– А знаешь, Снайпер, почему? Почему не успела?
Мне хотелось по-прежнему видеть его глаза, но было слишком темно. А может быть, он их закрыл. Я никогда прежде не видела глаза человека в самый миг смерти.
– Ты затеял дерзкую акцию, Снайпер. Ты спланировал одну из своих интервенций, как ты это называешь. Одну из самых трудных. Как это ты сказал?.. Ах да… Нечто такое, что превращает банальность в высокое искусство. Что придает ему напряжение и силу.
Поезд был уже далеко, и шум его затихал под гулкими сводами тоннеля. Я положила ладонь на лоб неподвижному человеку рядом. И ощутила под пальцами холод и влагу. Из горла по-прежнему шел слабый стон. Приглушенный клекот.
– Что позволит ощутить опасность. Трагизм ситуации. Несущуюся махину в сантиметре от себя.
Снайпер был неподвижен, и я не понимала, слышит ли он меня или уже нет. Я наклонилась к самому его уху:
– Может, ты помнишь склад на площади Кастилии в Мадриде? Помнишь? Несколько лет назад ты устроил там акцию. Одну из первых. Двое погибли – Лита и ее напарник. Сорвались, когда пытались на альпинистских тросах спуститься с крыши и расписать стену. Это ты их туда послал. Чтобы, по твоим же словам, разоблачить противоречия нашего времени.
Я почувствовала, как щиплет у меня глаза, и сморгнула слезу. Помню только одну, эту – крупную, набухшую соленой влагой, неизбежную. Она медленно скатилась до кончика носа и висела там, пока я не смахнула ее пальцами, затянутыми в пахнущий краской латекс.
– Да, ты сотворил настоящее, подлинное искусство… Двое детей разбились всмятку, выполняя твою затею. И сын Бискарруэса. И другие.
Я наклонилась к нему еще ближе, прислушалась. Клекот стих.
– Сколько человек ты угробил, Снайпер? Считал когда-нибудь? Скольким ты пустил пулю в лоб?
И снова дотронулась до его лба. Ледяного, как и раньше, но теперь уже не влажного. На ощупь кожа была не такая, как у живого человека, и я поняла – он и не живой.
– И Лите ты тоже блевал на ее грязное сердце?
Я подняла нож с земли, вытерла лезвие о его одежду. Потом закрыла и положила рядом с ним, вместе с мобильным телефоном.
– Ты и тут ошибся, Снайпер. Ты такой же, как все. – И поднялась, стягивая перчатки. – Это я – убийца.
Две тени ждали меня у дверей будки. Я обнаружила их, когда поднялась по железным ступеням и выбралась наверх, жадно вдыхая свежий ночной воздух.
– Он в тоннеле. Я оставила там включенный телефон, чтобы вам легче было найти.
– Мертв? – спросил Рыжий Ус.
Я не ответила.
– Твою мать… – пробормотала Тощая Рожа.
Пройдя еще два шага, я остановилась в растерянности, пытаясь найти какое-то рациональное объяснение ходу событий. С силой потерла руки, будто кровь Снайпера могла просочиться сквозь латекс. И лишь теперь они у меня задрожали. До сих пор рокотом большого барабана отдавался в ушах грохот поезда. Все казалось мне нереальным. Да не казалось, а было.
– С тобой хотят поговорить, – услышала я голос Рыжего Уса.
И не сразу поняла, о ком идет речь.
– Где он?
– В машине. В конце улицы.
Я ушла. Последнее, что я видела, – как Рыжий Ус лезет в люк, хватаясь за железные поручни, а Тощая Рожа в безмолвном потрясении оборачивается, чтобы снова взглянуть на меня. Я стащила с головы шапку, бросила ее под ноги и неторопливо зашагала по улице. На углу стоял автомобиль с выключенным двигателем – большой темный автомобиль. Возле него маячила тень, внутри – еще чей-то силуэт. Тот, кто стоял, открыл мне дверцу и посторонился. Я упала на мягкое сиденье. В машине пахло хорошей кожей и одеколоном. Профиль Лоренцо Бискарруэса был темней полумрака за открытым окошком.
– Кончено, – сказала я.
Заговорил он не сразу. Молчание длилось почти полминуты.
– Вы уверены?
Я не сочла нужным отвечать на это. А он – настаивать на ответе.
– Расскажите, что там было, – сказал он чуть погодя.
– Не все ли равно, что было. Важно, что теперь кончилось.
Он опять помолчал – явно в задумчивости. На этот раз пауза была недолгой.
– Я имел в виду, сказал ли он что-нибудь перед смертью, – наконец уточнил Бискарруэс.
Я на миг задумалась, вспоминая.
– Ничего он не сказал. Он умер, не зная, что умирает.
Потом подумала еще немного и, пожав плечами, поправилась:
– Впрочем, сказал. Произнес одно имя.
– Чье?
– Не важно. Вам оно ничего не скажет.
Заскрипев кожей сиденья, мой собеседник пошевелился.
– Вы оказали мне… – начал он. И осекся. Когда же заговорил снова, голос звучал уже иначе. Едва ли не взволнованно. – Вы оказали мне огромную услугу. Мой сын…
– Ничего я вам не оказала, – сухо прервала я его. – И я сделала это не ради вашего сына.
– Пусть так. Но хочу, чтобы вы знали – предложение, которое я сделал вам в Риме, остается в силе. Я говорю обо всем. О чеке, о вознаграждении… словом, обо всем.
– Ничего вы не поняли, – разозлилась я.
Открыла дверцу, вылезла и пошла прочь. За спиной послышались шаги. Бискарруэс торопливо догонял меня.
– Прошу вас…
Два эти слова забавно звучали в его устах, созданных для того, чтобы приказывать. Я остановилась.
– Я просто хочу понять… – проговорил он едва ли не умоляюще. – Как это вы… Откуда взяли силу… Решимость… Почему задумали именно так, а не иначе.
Я несколько секунд раздумывала. Потом расхохоталась:
– Городское искусство, разве не понятно? Мы занимаемся городским искусством.
Двое суток спустя о происшествии сообщили в прессе, и Интернет забурлил: «Знаменитый райтер разрезан на куски в неапольском метро». Итальянские газеты поместили фотографии последней композиции Снайпера, которая, судя по всему, и стала причиной его гибели в опасном месте подземки: его тэг, выписанный большими красными буквами, обведенными синим, с белым кружком и знаком оптического прицела над буквой «i». Согласно официальным данным, тело было обнаружено в нескольких метрах от граффити: Снайпер, без сомнения, погиб под колесами поезда, под который попал во время работы в тоннеле.
Хоть я и не просила, длинная рука Лоренцо Бискарруэса сильно облегчила мне жизнь. Когда за мной явилась полиция с требованием дать показания – сожительница покойного и несколько его друзей сообщили, что я была одной из последних, кто видел его живым, – в участке уже ожидал адвокат из одной очень известной в Неаполе конторы, готовый оказать мне любое необходимое содействие. Перед судебным следователем и секретарем, которые были со мной чрезвычайно любезны, я подтвердила, что в предшествующие трагедии дни общалась со Снайпером по поводу профессионального сотрудничества, предложенного известным испанским издателем и несколькими международными арт-дилерами, – Маурисио Боске по просьбе адвоката подтвердил это электронным письмом, приобщенным к делу, – да, так вот, сотрудничества, о возможности которого после долгих переговоров художник и размышлял в момент несчастного случая. С дорогой душой и полной охотой я изложила все подробности и предоставила себя в полное распоряжение итальянских властей до конца дознания, выказала приличествующее случаю потрясение от случившегося, а когда адвокат счел это достаточным, распрощалась со следователем и секретарем, навсегда оставив всю историю в прошлом.
