Беклярбек засмеялся. Зубы у него были белые, крепкие, острые.
– Значит, Москва будет наша! Ты хорошо придумал, Шариф, что зарыл пушки близ русских пределов. Недалеко будет везти. А ты, купец, скажи, долго ль учиться стрельбе из твоих бом…баст? – не сразу вспомнил он новое слово.
– Стрелять просто, – ответил Бох, дождавшись перевода. – Трудно попадать в цель. Но четверо моих кнехтов пойдут с твоим войском до Москвы. Они сумеют пробить стену.
Мамай довольно кивнул.
– Очень хорошо. Сначала ты получишь задаток. Если же твои бомбасты окажутся в осаде так же полезны, как в поле, я щедро одарю тебя из русской добычи. Сколько ты хочешь задатка?
– Нисколько. И того, что ты захватишь на Руси, мне тоже не нужно. Лучше выдели для моей конторы двор в Сарае. И попроси Тамерлана сделать то же в Самарканде, когда вы заключите союз.
Румяный хан, всё время молчавший, но нетерпеливо ерзавший в своем высоком кресле, открыл рот – хотел что-то сказать, но беклярбек поднял руку: погоди – и Мухаммед-Булак со вздохом сомкнул уста.
– Подворье в Сарае ты получишь нынче же. С Тимур-Ленгом я вступлю в переговоры после победы над мятежными руссами. Великий государь, – взмах в сторону юного хана, – собирается осчастливить дочь самаркандского эмира своей благосклонностью. Шариф сказал, что ты привез подарок для сватовства. Достоин ли он моего высокородного повелителя?
Здесь Мухаммед-Булак уже не выдержал.
– Что ты мне привез, купец? – воскликнул он, подавшись вперед. – Мой дар должен не только завоевать сердце девы, но и поразить Тимура, а его поразить трудно. Он видел много чудес.
– Деловая часть аудиенции окончена, – пробормотал Бох как бы сам себе. – Быстро управились. Канцлер – серьезный господин, бережет свое время… Скажи королю, Йашка: «Сейчас ваше величество увидит собственными глазами». Потом пойдешь и приведешь Габриэля. Да пни его хорошенько, пьяного болвана, чтоб протрезвел.
Шельма почтительнейше, не поворачиваясь к тронам спиной, пополз к двери. Задом ползти выходило не очень-то ловко. Шурша мимо мурзы, Яшка потерял равновесие и был вынужден ухватиться за старика – тот недовольно отстранился.
Бох поморщился:
– Перестань валять дурака. Ты же видишь, канцлер не придает значения глупостям. Встань и иди.
Только тогда Шельма осмелился подняться и, кланяясь, медленно допятился до выхода.
Зато, оказавшись, за дверью, стал двигаться очень быстро. Тут каждый миг был на счету.
Габриэль сидел там же, где его оставили. Уже не улыбчивый, а хмурый. Тер лоб, щурился. Действие дурмана заканчивалось.
– Господин велел тебе досчитать до ста и войти вон в ту дверь, – сказал Яшка. – А я побегу, у меня срочное поручение.
Больше, чем до ста, было нельзя – удивятся, что очень долго, и пошлют кого-нибудь еще. А тут только начнут удивляться, а Габриэль – вот он. Пока снимет пояс, пока вытянет цепь, пока все будут хлопать глазами, соображать – лишние мгновения. А они сейчас ох как дороги.
– До ста? – промямлил Габриэль. – Я до ста не умею.
Схватил Яшка со столика кубок с засахаренными орешками, рассыпал.
– Собери все по одному. Как закончишь – пора входить. Понял?
И припустил прочь, по дворцовым переходам. Всем встречным кричал: «Приказ беклярбека! Посторонись!»
Бег по пушистым коврам был бесшумен, но недостаточно скор. Эх, сейчас бы сапоги-скороходы.
Но не было у Яшки никакого волшебства, кроме собственной смекалки. Хотя она-то, смекалка, может быть, самое главное волшебство на свете и есть.
Хождение за три степи
– …Семьнадесят два, семьнадесят три… Гони, гони! – торопил Шельма бачку.
Бачка – конный человек, промышляющий извозом. В огромадном Сарае из конца в конец на своих двоих не натопаешься. Для того придумана удобная служба: садишься за спину бачке, на мягкую подушку, и тебя отвозят куда пожелаешь, четверть дирхема за каждые три версты. Если груз, можно взять тележку, но это стоит вдвое.
Бачке был обещан целый дирхем – за скорость, и мчались с ветром. Не так-то было и далеко, а все же во двор караван-сарая Яшка попал лишь на счете «сто да сорок».
По пути всё прикидывал.
110 – это Габриэль подошел к стражникам. Они отбирают у него нож, рассматривают гребень. Он отдавать не хочет.
120 – допустили.
125 – Бох велит снять пояс.
135 – змей-горыныч тянет медную цепь…
Дальше воображать стало страшно, да и копыта уже стучали по каменным плитам караван-сарая.
Конь так и стоял оседланный. Взлетел Яшка в седло, пнул в горячие бока каблуками.
Поскорей затеряться средь городских улиц!
Было два вероятия: плохое и совсем плохое.
Совсем плохое, если Бох объявит Мамаю, что обманут слугой, и беклярбек кинет клич по всем сторóжам и заставам. Тогда не уйти, возьмут прямо в Сарае.
Что Бох не сразу сообразит, чьих рук дело, Шельма даже не надеялся. Немец остромысленный, враз скумекает.
Надежда была на иное. Именно из-за острого разума купчина так же быстро смикитит, что ему перед Мамаем выставлять себя дураком незачем. И шума поднимать не станет.
Как он выкрутится? Да уж что-нибудь придумает, он ушлый. К примеру, скажет: «Прости старого человека, беклярбек. Ради пущей сохранности я дал нескольким слугам ложные пояса, и ныне перепутал, не того с собою взял. В другой раз покажу». Или еще как-нибудь набрешет. Что Мамаю-то? Он ведь денег за златую змею еще не заплатил.
Тогда Бох снарядит погоню за Яшкой сам. Это, конечно, тоже не шутка, тем более что купцу поможет Шариф-мурза. Однако тут уже есть надежда.
Пока старые приятели уединятся, пока Бох объяснит, пока мурза распорядится. Сколь бы он ни был могуществен, все же не Мамай, слуг у него меньше.
А за это время Яшка уже далеко будет. Благо стемнеет скоро.
Только уходить надо не туда, куда они ждут, а в иную сторону.
Поэтому, достигнув окраины (хорошо, что в Сарае ни ворот, ни стен), Шельма повернул не на северо-запад, где русская земля, а к юго-западу.
На Руси с золотой змеей опять же и делать нечего. У кого там есть деньги такое сокровище купить? Разве что у великого князя московского, но он покупать не станет, а попросту отберет.
Из степи накатывали сумерки, быстро перешедшие в спасительницу-тьму. В оставшемся позади Сарае никто не бил в била, не шумел тревогу, как сделали бы, прикажи Мамай сыскать государственного преступника.
