– Смотрите! – Мортон вскрыл запертые ящики разрисованных шкафчиков и стал вынимать шкатулки с драгоценностями. Он сломал замки и высыпал содержимое на бархатное покрывало на столе.
Здесь было все: ее личные украшения, часы, кольца, броши и ожерелья, ее семейные талисманы – «Большой Гарри» и бусы из черного жемчуга. Мортон благоговейно поднял жемчужное ожерелье, такое длинное, что ему пришлось раскинуть руки, чтобы вытянуть его во всю длину.
– Я помню, как она носила эти жемчуга, – сказал Эрскин. – Боже, как она любила их!
– А теперь они принадлежат нам, – пробормотал Мортон и облизнул губы. – Вернее, Шотландии. Подумайте о том, сколько денег они принесут в казну.
Внезапно у Мейтленда появилась идея.
– Я знаю человека, который любит жемчуг еще больше, чем наша королева, – сказал он. – Это королева Англии. Могу поклясться, что она хорошо заплатит за такую редкость. Нужно обратиться к ней с предложением.
– Вот что еще нужно открыть! – крикнул Дуглас и сорвал бархатное покрывало с серебряного ларца. Мортон с готовностью взялся за молоток и зубило. Вскоре крышка соскочила с петель.
Внутри лежали маленькие пакеты, завернутые в шелк. Мортон с трудом мог управиться с такими мелкими предметами. Наконец ему удалось развернуть один пакет. Оттуда выпала миниатюра, которая упала на пол и разбилась, прежде чем он успел поймать ее. Раздосадованный, он собрал кусочки и попытался сложить их вместе.
– Похоже на портрет Франциска, – проговорил он.
Остальные предметы оказались миниатюрными портретами ее французской семьи, Дарнли и Елизаветы. Миниатюры Дарнли и Елизаветы были встречены неловким молчанием.
– Почему она сохранила их? – спросил Гленкерн.
– Она хитроумна, – сказал Мортон. – Как видите, тут нет ни одного портрета Босуэлла.
Он убрал миниатюры и вернулся к столу с драгоценностями. Пока он пожирал взглядом самоцветы, остальные принялись систематически опустошать ящики и сундуки. Потом Гленкерн вскинул голову и закатил глаза.
– Папистская часовня! – неожиданно воскликнул он. – Ее нужно разрушить!
– Да! – вскричал Дуглас. – Сердце и душа ее нечестивой веры! Сегодня воскресенье, как раз подходящий день, чтобы избавиться от этой скверны!
Вместе они выбежали из покоев королевы и направились к часовне. Завернув за угол, они увидели распахнутые двери католической молельни, не имевшей скромности даже для того, чтобы прикрыться от их взглядов, и бесстыдно обнажившей свое чрево, словно вавилонская блудница. Двое мужчин с воплями устремились внутрь и начали срывать стенные занавеси. Потом они опрокинули алтарь, открыли ковчег, где хранились освященные облатки для причастия, и разбросали их по полу. Тут Гленкерна посетила интересная мысль. Набрав пригоршню облаток, он выбросил их в окно, где собралась толпа горожан. Люди со смехом ринулись вперед, стали хватать священные хлебцы и швыряться ими друг в друга.
– Избавьтесь от этой мерзости! – крикнул Дуглас и пнул резную деревянную панель у основания алтаря. Гленкерн отдирал резные украшения из слоновой кости, разбивал статуи святых и крушил витражи из разноцветного стекла. Через несколько минут часовня превратилась в груду руин.
– Нокс бы гордился нами, – произнес Дуглас. – Он всегда говорил: «Срубите дерево, иначе птицы снова угнездятся на его ветвях». Это дерево срублено!
Остальные четверо ждали их у дверей королевских покоев, тяжело нагруженные вышитыми покрывалами, гобеленами, драгоценностями, посудой и картинами.
– Возьмите что хотите и пойдем отсюда, – обратились они к разрушителям часовни.
Среди трофеев Мейтленда находилось распятие из слоновой кости, снятое со стены. Он собирался послать его Марии в Лохлевен. Старинное распятие прибыло из Франции и, несомненно, имело какую-то особую ценность для нее.
– Мортон, вы собираетесь отослать королеве ее миниатюры? – спросил он. – Они ничего не стоят, и я не представляю, как вы можете получать удовольствие от созерцания портрета лорда Дарнли.
Мортон сердито посмотрел на него. Пожалуй, Мейтленд заставил бы его вернуть и рубиновую черепашку… если бы видел, как он сунул ее в карман.
– Разумеется, – раздраженно буркнул он.
XXXVI
Казалось, что для Марии уже не будет никакого пробуждения. Морские сны о Босуэлле смешивались с другими снами о замке Стирлинг и о человеке, который наполовину был лордом Джеймсом и наполовину Дарнли, снами о лютых ветрах и скачках на пони из далекого детства. Жена лорда Линдсея несла стражу у ее постели до тех пор, пока через два дня не прибыли ее фрейлины с узлами одежды, молитвенниками и лекарствами.
– Она находилась в таком состоянии после того, как приехала сюда, – тихо сказала леди Линдсей и показала им королеву, по-прежнему лежавшую в постели. – Она не ела и не вставала.
Женщина казалась искренне озабоченной. Мэри Сетон подошла к кровати и молча встала у изголовья, глядя на свою госпожу, с которой ей приходилось бывать в разных местах на протяжении многих лет. Она видела, каким белым и почти бескровным стало лицо королевы, как неподвижно она лежала. Казалось, она погрузилась в нечто более глубокое, чем крепкий сон.
Мэри опустилась на колени и взяла Марию за руку. Рука была вялой и холодной. Она сжала ее и попыталась растереть. Потом она отвела назад спутанные волосы королевы и помассировала ей виски.
– Ваше Величество, – прошептала она ей на ухо. – Мы пришли помочь вам.
Мария никак не дала понять, что слышит ее, и ее глаза оставались плотно закрытыми.
– Здесь очень сыро, – сказала Мэри Сетон. – И слишком холодно, хотя на улице тепло и светит солнце. Мы можем развести огонь?
Леди Линдсей кивнула.
– Вы также можете получить любую еду, какую пожелаете. Мы приносили бульон и хлеб, но она отказывалась есть. Моя мать говорит, это потому, что она поклялась не прикасаться к еде, пока не воссоединится со своим мужем, однако, по-моему, это фантазии. Королева произносила его имя во сне, но не ела потому, что она больна. Когда ее привезли сюда, она не спала уже несколько дней, и это сказалось на ее состоянии.
Леди Линдсей ушла, чтобы распорядиться о дровах для камина, а Мэри Сетон повернулась к Джейн Кеннеди и Клоду Нау:
– Возможно, даже к лучшему, что сейчас она ничего не слышит и даже ни о чем не думает. Ей уже слишком много пришлось услышать.
Верные слуги поддерживали огонь, разгонявший холод и сырость, и предлагали своей госпоже еду каждые несколько часов, когда им казалось, что она приходит в себя. Между тем они ходили по комнатам, распаковывали вещи, которые привезли с собой, и пытались сделать скудную обстановку как можно более уютной. Мэри Сетон повесила на стену распятие, которое Мейтленд тайком передал ей перед отъездом.
Дни проходили за днями, и новости из внешнего мира пролетали над озером, словно стаи диких гусей. Лорды схватили одного из слуг Босуэлла, когда тот пытался забрать его документы и драгоценности. Смельчак направился за добычей прямо во вражеское гнездо, словно чайка, ныряющая в море за рыбой. Документы служили важной уликой, особенно для изобличения королевы. Между тем Босуэлл оставался на свободе: по крайней мере лорды сдержали обещание, данное королеве, не преследовать его сразу же после боя. Он пытался собрать новую армию, чтобы прийти ей на помощь. Для этого он отправился сначала в Приграничье, а потом на запад для переговоров с Гамильтонами и другими верными лордами.
