— Я устала с дороги. Велела служанкам оставить меня…
Красавица замешкалась, и Бабур заметил на ее лице нерешительность, словно она не знала, стоит ли говорить дальше. Он повернулся, собираясь уходить: ему еще много куда следовало заглянуть, перед тем как уйти в поход.
— Спасибо, повелитель, что призвал меня сюда, — промолвила она, подступив на шаг, и его обдало мускусным запахом.
— Наложнице моего отца всегда найдется место под моим кровом.
— А его сыну от наложницы?
— Конечно, — ответил Бабур, подавляя вспышку раздражения.
Эта женщина, Роксана, дочь мелкого вождя, не имела права задавать ему такие вопросы: он и о существовании-то ее прознал всего несколько недель назад. По каким-то своим соображениям, отец не поселил ее в крепости, но оставил среди своих, с тем чтобы посещать ее и делить с ней ложе во время выездов на охоту. Он никому о ней не рассказывал, и никто в семье знать не знал, что восемь лет назад, когда ей не могло быть больше пятнадцати, Роксана родила ему сына, Джехангира.
Когда через несколько дней после того, как перестал валить снег, в крепость заявился отец Роксаны, никто поначалу не обратил внимания на ничем не примечательного племенного вождя с косматой, неухоженной бородой. Все изменилось, когда он извлек из-за пазухи своего овчинного тулупа свиток, написанный рукой отца Бабура, где прямо говорилось, что Роксана была его наложницей и ее сын — отпрыск владыки. И предписывалось, если с ним что-то случится, взять их под защиту и покровительство.
Узнав об этом, Кутлуг-Нигор и бровью не повела: покойный супруг мог иметь столько наложниц, сколько хотел, не говоря уж о еще трех полноправных женах. Она знала, что он любил ее, видел в ней желанную спутницу жизни и мать его законного наследника: они были близки и физически, и духовно, как, может быть, ни одна другая пара на земле. Их союз омрачал лишь тот прискорбный факт, что лишь двое из рожденных ею детей выжили. Факт существования Роксаны и единокровного брата Бабура для нее ничего не значил — во всяком случае, так она заявила, когда Бабур, смущаясь, затронул эту тему, поскольку вопрос касался сердечных дел его родителей.
— Пусть живет вместе со своим отпрыском, — холодно промолвила она, не желая больше обсуждать этот вопрос.
Но позднее Бабур заметил, что покои Роксане она отвела поблизости от своих собственных, и подумал, что вряд ли это вызвано сочувствием к женщине, оказавшейся в незнакомом окружении. А скорее, желанием иметь за ней пригляд.
— Милосердие твоего величества не знает пределов, — с улыбкой промолвила она. — Твой брат также преисполнен благодарности.
«Единокровный брат», — подумал Бабур, не ответив на улыбку. Мальчика он пока еще не видел: кажется, тот приболел.
— Не иначе, блохи покусали или овечьи клещи, — съязвила, узнав об этом, Кутлуг-Нигор.
— Желаю твоему сыну доброго здравия, — учтиво, но намеренно холодно промолвил юный правитель и, повернувшись, быстро вышел из комнаты, тут же переключившись мыслями на ту великую игру, что ждала его впереди.
Глядя на заполнивших долину всадников, Бабур с гордостью думал о том, что на сей раз он собрал под своей рукой почти восемь тысяч воинов. Помимо подвластной ему знати и вождей, явившихся со своими отрядами, за ним следовали и разномастные орды кочевников, собранных откуда только возможно: вроде диких чакраков, обитавших в горах между Ферганой и Кашгаром, где они разводили коней, овец и лохматых яков. Обозные подводы, увлекаемые длиннорогими быками, скрипели и постанывали под тяжестью военного снаряжения. На сей раз Бабур не желал оставлять место ни для малейшей случайности. На каждом из предшествовавших походу военных советов вновь и вновь рассматривал вопрос о том, что может потребоваться для проведения длительной кампании, начиная от осадных машин и лестниц, чтобы приставлять их к стенам Самарканда, до котлов, необходимых для варки пищи, и инструментов для музыкантов, которые должны веселить и воодушевлять бойцов.
Во время зимнего ожидания Бабур и Вазир-хан размышляли также и о том, как во время своего отсутствия обеспечить безопасность Ферганы. Было решено оставить в качестве регента визиря Касима, в верности и способностях которого у Бабура не было и тени сомнения. Об узбеках пока ничего слышно не было, но в любом случае, при возникновении угрозы, Касим немедленно бы известил владыку.
Сейчас важно было предусмотреть любые возможные действия засевшего в Самарканде противника. Бабур прекрасно понимал, что великого визиря, осмелившегося провозгласить себя эмиром Самарканда, его наступление врасплох не застанет. Запасов провизии в городе хватит надолго, а стены и ворота будут защищать многочисленные воины, для обеспечения верности которых у визиря имеется достаточно денег.
После десятидневных переходов впереди замаячил знакомый холм Кволба. Не дожидаясь возвращения высланных Вазир-ханом вперед разведчиков, Бабур погнал своего серого скакуна по свежей изумрудной траве с яркими вкраплениями желтых, розовых и белых весенних цветов. Его конь вспугнул затаившегося в траве фазана: тот взлетел с испуганным криком и хлопаньем крыльев. При виде воспаряющих к небу куполов и минаретов великого города сердце Бабура подскочило в груди. Но он видел, что город защищен высокими, мощными стенами, а внутри его острые глаза заметили еще и второе, добавочное кольцо укреплений, возведенных еще Тимуром для защиты сердца города, цитадель Кок-Сарай. За годы, прошедшие после его смерти, это место снискало мрачную славу: повсюду рассказывали о том, сколько честолюбивых представителей знати и правящих домов, будучи приглашенными в Кок-Сарай на пир, сгинули бесследно: по слухам, они были подвергнуты пыткам, ослеплены или убиты.
Он резко остановил коня. Даже с такого расстояния ощущалась настороженность города, словно он был гигантским живым существом, затаившимся в ожидании. Должно быть, множество глаз, с башен и стен, озирали окрестности, дожидаясь появления Бабура и его войск. Наверняка на всем трехсотмильном пути от Ферганы его силы сопровождали шпионы, доносившие в Самарканд сведения и об их численности, и о скорости продвижения.
Во всяком случае, на сей раз никаких других войск под городом нет, мысленно усмехнулся Бабур, вспомнив неудачный любовный поход своего родича Махмуда. Надо думать, он давно уже унял памятный пожар в чреслах, найдя себе другую женщину, хотя, возможно, до сих пор желает обладать дочерью великого визиря. «Если так, — решил Бабур, — Махмуд ее получит. Она будет послана ему в подарок».
— Ты должен проявить терпение, повелитель, — твердил Вазир-хан каждый день на протяжении последних пяти месяцев.
Бабур хмуро смотрел на жаровню с угольями, согревавшую их с Вазир-ханом, сидевших возле нее на корточках посреди ближней рощи, подальше от лагеря, где слишком много глаз и ушей. Без тепла было не обойтись: наступала осень, и по ночам холод пронизывал до костей.
— В наших рядах завелись предатели. Я уверен в этом. Каждый раз, когда мы идем на приступ или делаем подкоп, враг оказывается предупрежденным и бросает основные силы именно на этот участок, — промолвил Бабур, вороша уголья острием кинжала.
