– А Бельский? Он же поймет, что это я подсыпал яд.
– Ну и что? Богдан будет молчать как рыба. Твою вину доказывать надо, а его – вот она, на поверхности. Кубок подаст он. Не думай о Бельском, заботься о себе. Исполняй свои обязанности, а между делом готовь яд. Такой, который действует чрез какое-то время, чтобы все выглядело естественно. Он не должен оставлять следов, но не мне тебя учить. С княгиней Башеновой у тебя все хорошо получилось. Не подкопаешься. Готовый яд храни в тайном месте. Когда в нем возникнет надобность, я тебе лично скажу. Все понял, Иоганн?
– Понял! Я приготовлю яд, а ты им же после царя отравишь и меня. Зачем тебе опасные свидетели?
Годунов покачал головой.
– Эх, Иоганн, образованный человек, ученый, а простой вещи понять не можешь. После смерти Ивана мне никто не будет опасен. Любого сомну. Я могу быть суровым, жестоким, но и благодарным. При царе Федоре будешь торговать открыто и смело, на что получишь особую грамоту. А захочешь уехать домой, держать не станем. Щедро наградим и проводим. Таково мое слово. А оно крепко.
Не прощаясь, Борис Годунов ушел к себе. Он был уверен в том, что Эйлоф сделает все так, как надо.
Иван Грозный предчувствовал близкую кончину. Незадолго до смерти он переработал текст завещания. Царь понимал, что Федор не способен самостоятельно управлять государством. Он поручил сына опекунскому совету, во главе которого поставил князя Ивана Федоровича Мстиславского. Сперва государь хотел поручить это двум своим любимцам, Борису Годунову и Афанасию Нагому, но передумал.
Иван Васильевич почувствовал слабость, отложил завещание, прошел в спальню и лег. Он вдруг вспомнил, как в январе этого года смотрел на ночное небо и увидел огненный шар с длинным шлейфом, рассекший мглу.
Царь тогда тут же сказал вельможам, окружавшим его:
– А вот и моя смерть! Летит, торопится, и нет силы, чтобы остановить ее.
Бояре начали говорить, что все это ерунда, но царь никого не послушал, прекратил прогулку и вернулся во дворец.
Почему он вспомнил тот случай? Наверное, потому, что слова его о смерти были пророческими.
В это время придворный лекарь Эйлоф ждал Годунова.
Боярин появился после полудня, увидел медика, отвел его в сторону и спросил:
– Что хочешь сказать?
– Не здесь, боярин. Пройдем ко мне. Там безопасно. Ты ведь можешь прийти к лекарю в любой момент, и это не вызовет подозрения.
– Хорошо. Пройдем к тебе.
У себя Иоганн Эйлоф достал из ящика коробок и сказал:
– Вот, Борис Федорович, это то, что ты просил приготовить.
– То же зелье, что и для княгини?
– Нет, боярин, другое. Оно сильнее, поначалу работает постепенно, а затем неожиданно бьет наповал. Такой яд часто делал мой учитель.
– Ты уверен, что он подействует на Ивана Грозного? Его больше двадцати лет ртутью травят, и ничего, живет. Слыхал я, мать его Елена Глинская давала сыну немного яду с самого детства, чтобы привык. Возможно такое?
– Возможно. Княгиня Глинская поступала мудро, но царь слаб, любая хворь зацепится как репей.
– А ну-ка расскажи, как будешь травить Ивана.
Эйлоф поморщился, Годунов усмехнулся.
– Что, не по нраву мои слова? Отвечай на вопрос!
– Чтобы никто не заподозрил, надо дать царю поначалу немного яду. Это вызовет ухудшение здоровья, тело покроется гнойниками, он будет впадать в беспамятство, возможно, его охватит жар. Но дней так через десять наступит улучшение. Тогда надо будет дать ему еще зелья, побольше. Оно свалит государя. Его смерть будет внезапной, с признаками отравления ртутью, что подтвердят и другие лекари.
Годунов кивнул на коробок.
– Этот порошок может убить человека?
– Борис Федорович, тут и на десятерых хватит.
– Для чего столько много?
– А чтобы наверняка.
– Значит, так, Иоганн, первый раз насыплешь яду в питье Ивана, как только станет известно о том, что посол Батория, который уже выехал из Кракова, прибыл в Можайск. Ну а второй – как наступит облегчение. Да скажи-ка мне, во время болезни царь может работать?
– Нет. Болезнь уложит его в постель, а я не дозволю встать.
– Так он тебя и послушает.
– Не послушает меня, лекарства заставят лежать.
– Да, ты же придворный лекарь. Интересное дело получается, Эйлоф.
– Что ты имеешь в виду?
– Царевич-то Иван, царство ему небесное, тоже перед смертью болел. Ухудшение здоровья наступило неожиданно. Его состояние улучшилось, пред тем как Иван испустил дух. Лекари тоже говорили, что царевича травили ртутью. Уж не твоих ли рук дело – смерть Ивана Ивановича? Только ли мои указания ты исполняешь? Или кто-то еще очень заинтересован в скорой смерти царя? – Годунов подозрительно сощурил глаза. – Отвечай как на духу!
– Что ты, Борис! Это совпадение.
– Да? А ведь смерть Ивана сейчас выгодна для Польши. Рим благословит Стефана Батория на новую войну с Москвой. Король Речи Посполитой разорвет мирный договор, который заключен с Иваном. А слова римского посла Поссевина? Ведь этот иезуит находился в России во время смерти царевича и сказал, что русскому государю жить недолго. Это тоже совпадение?
– Странно слушать такое, боярин.
– Ладно, Эйлоф, мне плевать, связан ты с папским легатом или нет, общаешься с людьми Батория или избегаешь их. Ты мое дело сделай. Больше мы с тобой не встречаемся. До того как увижу Ивана мертвым. Обещанное получишь, как уляжется шум вокруг смерти Грозного и на престол взойдет Федор. Ты понял меня, лекарь?
Эйлоф кивнул.
– Понял, боярин.
– Гляди у меня! За тобой смотрят мои люди. Попытаешься обмануть, скрыться, пожалеешь. Далеко не уйдешь, а вот подыхать будешь страшно. Это я тебе тоже обещаю.
– Я и не думал ни о чем таком, – проговорил лекарь-убийца.
– Вот и не надо! Здоровее будешь, да и богаче. А теперь дай мне какое-то снадобье. Встречу кого во дворце, будем чем объяснить появление у тебя.
– Конечно, вот мазь. Она…
– Да плевать мне, что это за мазь. Все одно выброшу.
Годунов вышел в коридор и неожиданно подумал, что для достижения цели, особенно такой, как получение царского трона, действительно пойдешь на все. Даже на смертный грех.
Он сделал свое черное дело, отошел в тень и начал ждать.
Посол Речи Посполитой прибыл в Можайск 9 марта 1584 года. Он намеревался с утра следующего дня продолжить путь, но 10 числа Ивану Васильевичу вдруг стало плохо. Слабость охватила его тело, боль ломала суставы. В связи с этим в Можайск было отправлено распоряжение задержать на время польского посла, обеспечить ему достойное содержание. Сапега вынужден был остаться в Можайске.
