Через минуту боевое судно совершило правый поворот, парус был спущен. Пока двое спускали парус, остальные надевали кольчуги и шлемы, высвобождали из рундуков любимое оружие: кто меч, кто боевую секиру. Были на корабле и несколько человек – умелых стрелков из лука. Еще через минуту одоспешенный драккар уже мчался к малой точке на морском окоеме. Соленые холодные брызги летели из-под весел. Холодное синее небо отражалось в холодных глазах изготовившихся к бою норвежцев.
Веди
Жилка затрепетала: Борошка (так его звал отец и друзья) ловко втянул из речной глубины трепыхающуюся серебряную рыбку и деловито засунул ее в мешок, а то гляди – уплывет. Снова насадил мятый мякиш и забросил снасть.
Да, Индия – это было настоящее дело. В былые-то времена хотел отрок к новгородскому князю податься. Да обсмеяли его дружинники: таких-де молодцов у Ярослава пруд пруди, и почище есть: даже княжичи из-за моря Варяжского служат – не сыну летославского сотника чета… Разве что горшки помойные таскать. Таскать горшки (любые, хоть помойные, хоть с кашей) Доброшка не собирался. Он сын свободного мужа, да еще и сотника: ему воевать полагается, а не чепухой при дворе, пусть и княжеском, заниматься. К индийскому царю поедет, воеводой станет! И пусть умолкнут те, кто думает иначе!
Меж тем снова натянулась жилка и на сырых бревнах плота оказалась еще одна рыбинка – и крупненькая. Можно было жарить. Доброшка, прибрав и вторую рыбку, сильно загреб кормовым веслом и направил плот к берегу. Приблизились тяжелые еловые ветви, касавшиеся водной глади, бревна чиркнули по светлому песочку дна – плот встал. Доброшка осторожно ступил на дно и отправился к берегу, перешагивая павшие под напором незаметного, но сильного течения стволы.
Несколько ударов кресала по кремню – и вот у подножия вековечной сосны заиграл маленький костерок. Доброшка устроил рогульки, установил на них пойманных рыбок и стал осматриваться. Вокруг был густой лес. Он расположился на полянке, посреди которой возвышалась огромная сосна толщиной в два обхвата взрослого человека. Доброшка проследил глазами по стволу и радостно вскликнул: на небольшой высоте от земли в стволе чернело дупло, в котором, по всем приметам, жили пчелы. «А пчелы – это мед, – вполне резонно рассудил опытный в хозяйственных делах сын сотника, – пригодится!» Засучив рукава и поплевав на ладони, Доброшка полез на дерево. В дупле и впрямь оказался улей. Спрыгнув на землю, он заложил за пояс нож и полез снова, но стоило ему заглянуть в дупло, как его что-то весьма чувствительно кольнуло в спину, в самый почти ее низ. Доброшка замер и через мгновение понял, что этот укол не был укусом слепня, да и острой ветке там взяться было неоткуда. Между тем кололо все сильнее, и Доброшка нехотя обернулся.
Оправдалось самое худшее предположение – зависший на дереве, снизу он был приперт к стволу небольшим копьецом. Копьецо, которое в отцовской дружине называлось сулицей и использовалось по большей части для метания, крепко держала в руках – вот чудо! – невысокая девчушка в длинной льняной рубахе. Вид ее был и смешной и грозный одновременно. То есть вид был бы смешной, если бы Доброшка смотрел на нее со стороны. В настоящем его положении смешного было мало.
– Ты чего это? – спросил он, опасливо поглядывая вниз через плечо.
– Вот дает! – донесся снизу звонкий девичий голос. – Рыбы в нашей реке наловил, борть нашу разорить задумал, на дереве висит – и еще спрашивает: «чего»! Сейчас вот поднажму – узнаешь «чего». Сейчас вот дядьку своего крикну – он тебе покажет «чего»!
Положение было никчемным. Висеть на дереве становилось все трудней. Но и насаживаться в самом начале пути на острие сулицы – да и еще чьей, девчачьей! – было как-то совсем нежелательно. Хорош храбр, нечего сказать…
– А может, отпустишь, эй, девчонка? – взмолился Доброшка. – В борть-то я не залез пока, а рыбу себе возьми.
– Какая я тебе «девчонка»? – донеслось снизу. – Я, если хочешь знать, княжна! И ты мой пленник теперь.
Доброшка еще раз взглянул на девочку внизу: «Ага, как же, княжна, – подумал он, – одна в лесу с копьем, да еще в простой рубахе». Если бы острие копьеца по-прежнему не упиралось ему в тело, он бы, пожалуй, сказал это вслух, но тут, конечно, поостерегся – мало ли чего…
– Ну ладно, пленник. А долго мне тут висеть?
– Сам залез, а меня спрашивает.
– Убери копьецо!
– Не уберу!
– Ну, зови дядьку своего…
– Сама знаю, что делать, ишь, борть разоряет – и еще советует!
Судя по всему, девчонка и в самом деле не знала, что дальше-то делать. Отпускать «добра молодца» она не собиралась. Но как безопасно дать ему спуститься – тоже не знала.
Неизвестно, чем бы кончилось дело, но тут из улья послышалось глухое гудение – пчелы почувствовали недоброе и решили, пока не поздно, отвадить чужаков. Сначала одна, две, а потом и чуть не целый рой взвился над дуплом, и одна самая храбрая или самая злая пчела с разгона тяпнула Доброшку в шею. Он взмахнул рукой и кубарем слетел вниз, оцарапав себе спину наконечником копья, но в остальном целый и невредимый. Пчелы меж тем озверели окончательно и кинулись всем роем не только на похитителя меда, но и на свою «законную хозяйку» с копьецом. Пчелы, как известно, не собаки – они над собой хозяев не признают. И ни копьецо, ни меч, ни топор от них не спасение…
Оба – и Доброшка, и его внезапная собеседница – со всех ног, не разбирая дороги, бросились наутек – прямо через бурелом. Ветки хлестали по лицу, босые ноги бились о корни и шишки, но Доброшка летел как на крыльях. Так быстро он отроду не бегал. Довольно скоро ноги вынесли его на большую чистую поляну, с которой была видна река. Пчелы отстали. И девчонка с копьем, кстати, тоже. Можно было возвращаться к плоту. И дальше – в Индию.
Но тут Доброшку одолела смутная тревога: куда могла деться девчонка? Сначала они бежали почти рядом. Потом она будто вскрикнула. Мельком в суматохе бега подумал: на шишку наступила… Нужно пойти посмотреть.
Осторожно ступая и раздвигая ветки, медленно двинулся в обратный путь. И уже шагов через сто увидел то, что, в общем-то, и ожидал в глубине души увидеть: «воительница» сидела на земле, лицо ее было бледно до зелени, в глазах стояли слезы. Доброшка остановился на почтительном удалении – в руках у нее по-прежнему было копье, не выпустила даже в суматохе бегства.
– Что, зашиблась?
– Не твое дело, – донеслось в ответ, – не подходи!
– Да не подхожу я… как домой-то добираться будешь?
– Уж как-нибудь доберусь, у бортнего татя помощи не попрошу!
– Да я не тать! Не видел я, что борть меченая, а то бы не полез.
– Ну-ну, ври-ври, – ответила девица уже совсем не громко и не звонко. Боль брала свое, и сознание готово было погаснуть.
«Вот упорная какая», – подумал Доброшка. Косясь на копьецо, он осторожно подошел к девчонке и присел рядом. Теперь он видел, что добраться домой ей будет непросто. Нога в кожаном мягком сапожке была вся в крови.
