Несмотря на то, что Доброшка немало помахал деревянным мечом с колохолмскими дружинниками, с настоящим стальным оружием он чувствовал себя неуверенно. Поэтому по-прежнему носил на поясе и прежний свой нож, и топорик. Кроме того, в княжеской оружейной он подобрал себе и тисовый лук, к которому прилагалась дюжина стрел. Но лук в неснаряженном виде, без тетивы, хранился на постоялом дворе, с собой его Доброшка, понятное дело, не носил.
Для похода в помощь варягам была отряжена сотня дружинных воинов. Все они были как на подбор, рослые парни в хорошо подобранном снаряжении. Среди них не было воинов столь могучих, каким был Илья, или столь быстрых и изящных, как Алеша. Но глядя на них, Доброшка понимал, как мало значит один человек, даже сильный и ловкий. И как важен слаженный отряд. В колохолмской дружине всяк был одет и снаряжен по-своему. Ян гордился дедовским мечом, у Нежебуда был знатный топор, Семечка с достоинством носил кольчугу, которую с бою взял еще его отец, а у Ивана Малого был удивительный шлем с золотой насечкой и бронзовым гребнем на макушке – из какой-то древней великанской могилы выкопанный еще прадедом оного Ивана.
Княжеская дружина была совсем не такой. Издали одного дружинного воя от другого отличить было невозможно – волос в волос, как говорится, а голос в голос. На головах отсвечивали стальным блеском одинаковые сферические шлемы со стальными личинами, прикрывавшими верхнюю часть лица, из-под прочных кожухов виделись единообразные стальные кольчуги: издали глянь – сто братьев-близнецов. Так же похожи друг на друга были и дружинные кони, меченные княжеским тавром.
Когда отряд под водительством немолодого сотника на рысях шел походным порядком, казалось, сказочный дракон сильным гибким стальным телом разрезает степную гладь. Одна короткая команда – и, слаженно хрустнув амуницией, сотня превращалась в ощетинившийся сулицами круг или в готовые зажать врага смертоносной сталью клещи.
В поход выступили в начале октября. Листья с деревьев начали уже опадать, с севера задули холодные ветры.
Доброшка ехал, закутавшись в теплый плащ. Моросящий дождь украшал грубую шерсть тысячей прозрачных водяных бусинок. Думы его сначала были невеселы, но постепенно походная жизнь с ее кругом ежедневных забот увлекла его, и Доброшка почти позабыл, куда и зачем они едут. Дневные переходы, вечерний развод караульных, ночевки то в боярских селах, то под лесными сводами не оставляли времени на грусть-печаль. Продвигались не слишком быстро. Торопиться было некуда, коней не гнали, отдыхали в пути, переход заканчивали засветло, особенно если предстояло ночевать под открытым небом. Илья основательно устраивал лагерь, отряжал лучников (в том числе и Доброшку) охотиться на лесную дичь. Это была возможность отличиться, и Доброшка скоро стяжал уважение суровых северных воинов, ни один из которых не мог тягаться с ним в меткости. Доброшка даже научился нескольким словам на их странном языке, каждый звук которого, казалось, был пронизан суровым морским ветром, звоном мечей и хрипом раненого зверя.
Но особенно любил юный мечник ехать рядом с Архимедом. Грек явился к месту сбора с таким количеством скарба, что для него пришлось выделить отдельную телегу. Сначала Доброшка подумал, что византиец набрал в дорогу нарядов и тонких кушаний. Но оказалось, что и в берестяном коробе, и в кожаных мешках у него книги, карты, рисунки, какие-то колдовские снадобья и волшебные пузырьки. Все это было аккуратно разложено под холщовым тентом. Но сам Архимед предпочитал ехать не в телеге, а верхом. Забавный грек бесконечно удивлялся всему, что встречалось по дороге. Каждый ручей, каждая роща, каждый городок, встреченный на пути, вызывали у него живейший интерес. Он поминутно спрашивал окружающих, как называется попавшиеся на пути дерево, река или деревенька. Доброшка веско, солидно, по-взрослому отвечал и пояснял. Чувствовал он при этом себя умным и знающим. Особенно приятно было давать пояснения греческому мудрецу, когда невдалеке ехала Белка. Случалось это нечасто. Большую часть времени она скакала на своей резвой лошадке вдоль растянувшегося на дороге отряда, смеясь и перекидываясь шуточками то с одним дружинником, то с другим. Но иногда отпускала поводья и ехала рядом с Доброшкой и Архимедом, вслушиваясь в их беседу. И тогда Доброшка особенно старался поразить ее своими разумными речами.
Но надолго никогда не задерживалась. Бросив на Доброшку лукавый взгляд, Белка давала шпоры коню и галопом уносилась вперед, поднимая на мокрой дороге фонтаны брызг. Ее волосы намокли от пропитавшей воздух влаги и, казалось, потемнели. Алый плащ трепетал на ветру, а серебряные височные кольца тускло поблескивали на фоне осеннего леса. Доброшка посмотрел Белке вослед и протяжно вздохнул.
Войско тем временем подошло к краю обширного болота, поросшего хилым кустарником и пожелтевшей по осеннему времени осокой. Посередь изумрудного мха сверкали лужицы темной воды, обещая неосторожному путнику неминучую и мучительную гибель.
Горячий жеребец Харальда беспорядочно топтался на месте, фыркал и прял ушами: чувствовал опасность трясины. Спокойным шагом к конунгу подъехал Илья. Подтянулись и варяжские воеводы. Стали держать совет. Утро было холодным, промозглым. Дыханье было знатко. Чувствовалось близкое наступление зимы.
Харальд перекидывался со своими дружинниками короткими, похожими на волчий рык фразами. Наконец он поднял взгляд на Илью и рыкнул что-то явно вопросительное. Восседавший на смирной каурой лошадке Архимед перевел:
– Харальд-конунг спрашивает: известен ли русскому хевдингу Илье проход через эту топь?
Илья окинул взглядом расстилавшийся перед ними угрюмый пейзаж. В отличие от беспокойного коня Харальда, его Бурушка-Косматушка стоял как вкопанный. Илья почесал в затылке, мощно откашлялся в кулак и, внимательно разглядывая сидящего на голой высохшей ели ворона, раздумчиво произнес:
– Тропинка-то есть…
Архимед перевел, Харальд снова что-то прорычал по-норвежски.
– Харальд-конунг спрашивает, чего же русский хевдинг Илья медлит и почему мы остановились, вместо того чтобы двинуться вперед и исполнить приказ Ярицлейва-конунга?
Илья отвечал солидно, обстоятельно, расправляя бороду и усы шитой серебром замшевой рукавицей:
– Тропинка есть, но узенькая и неверная. Сегодня есть, а завтра сунешься – и нет ее. Нужно каждый раз жердью щупать. Иначе того и гляди утянет хозяйка болотная к себе на пироги.
Архимед перевел, Харальд разразился длиной фразой, в которой Илья разобрал несколько раз помянутую Хель, хозяйку варяжской преисподней. «Ругается князь заморский, не терпится ему мечом помахать, кровушки человеческой изведать. Да пусть охолонет».
– Недели через две грянут морозы, топь эта превратится в чисто поле, по которой отряд пройдет легко и быстро. Если двинемся сейчас, времени уйдет столько же, но человек пять точно в этой черной жиже сгинет. Есть смысл подожать, тем более что окружающие леса богаты дичью и я обещаю варяжскому князю богатую охоту.
Лицо находившегося по правую руку от Ильи Доброшки вытянулось: «Неужели Илья не знает, что буквально в двух или, самое более, трех дневных переходах к полуденной стороне болото упирается в плоскогорье, по которому может пройти не только относительно небольшой отряд норвежского конунга, но и вся дружина киевского князя, если только у него возникло бы такое желание? Да и морозы… Хотя по утрам жухлая трава уже обильно покрывалась белым инеем, но настоящей стужи, которая замостит болото прочным льдом, ждать никак не менее месяца».
