Она поискала по углам, нашла покрытую тенетами метлу, и решительно принялась наводить чистоту. Пыль клубами вылетала в открытую дверь, обеспокоенные пауки прятались по щелям. Белка затопила печку. Сбегала на речку за водой. Отсыпала из своих путевых запасов немного проса, разгребла угли в печи и поставила вариться кашу. Постепенно изба приобретала жилой вид. Белка железным скребком принялась скоблить массивные плахи стола. Когда работа была почти закончена, она почувствовала на себе взгляд. Обернулась. Старуха уже не лежала, а сидела на сундуке и смотрела на нее печальными глазами. Былой злобы в них не осталась и следа.
– Вот как. Ты, оказывается, работящая.
Белка смущенно улыбнулась, вытирая руки о подол.
– Да что ты, бабушка, дядька мой Илья говорит, что я вертихвостка. Прибралась у тебя тут немного. Да кашу поставила. Вот уварится – и поеду.
– Далеко ли путь держишь?
– Нужно мне, бабушка, ко князю Ворону попасть, слышала ты о таком?
– Да как не слышать.
– Расскажи, бабушка, какой он, этот Ворон? Добрый? Злой?
Старуха потупила взор и усмехнулась:
– А это кому как.
– Да разве ж так бывает, бабушка? Если человек добрый, так он и добрый. Вот как Илья наш колохолмский. А уж если злой, как… – тут Белка запнулась, и продолжила, так и не назвав имени, – а если злой, так и злой.
– Злой, говоришь? А слыхала ли ты, в Китеже всяк человек, кого бы роду-племени или веры ни был, может на княжеский двор явиться и есть-пить, сколько ему нужно? И поэтому нет там ни детей голодных, ни стариков. Слыхала ли ты, что в Китеже по древнему обычаю своих в холопов не обращают, как ни задолжай, а только пленников? Да, с чужими Ворон бывает крутенек. И не одна голова с плечами рассталась по его милости. Но спроси, почему народ из Китежа под власть киевских воевод не бежит? Ведь проще простого. Много ли к вам в Колохолм народу из Китежа пришло? Прибежал хоть один?
Белка покачала головой.
– Вот видишь. А ты говоришь «злой». Нет злых людей. И Ворон не злой. Жизнь лбами сталкивает. Вот тогда и говорят «злой».
Старуха решительно встала. Она вдруг показалась Белке гораздо выше ростом, чем была в лесу. В руках ее откуда ни возьмись появились два румяных яблочка. Один из них она бросила Белке.
– На вот, скушай. Вкусное. Из моего садика.
Белка поймала яблочко – на диво красивое и душистое. Откусила – сладкий сок брызнул из-под тонкой кожицы и ударил в нёбо пряной струей. Запах был до того сильный, что у Белки закружилась голова. Горница закрутилась перед глазами, сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее. Перехватило дыхание. «Вот она и смертушка пришла, как неожиданно», – мелькнуло в голове. В последнее мгновение Белка видела, как старуха бросила в печь второе яблочко. Попав на жаркие угли, яблочко мгновенно почернело, а потом вспыхнуло зеленым огнем. Свет в очах Белки погас.
Йе
Отряд двинулся в обратный путь. Солнце все выше поднималось над голыми ветвями лип. Лошади бежали легкой рысцой, постепенно ускоряя ход. Колохолмцы ехали молча. Позвякивали кольца сбруи, поскрипывала кожа седел. Мысли витали далеко. С каждой пройденной верстой Илья выглядел все более мрачным, конь его набирал ход и, наконец, повинуясь воле всадника, перешел от быстрой рыси к стремительному галопу. Скорость – древнее лекарство от тяжелых дум. Илья был не первым и не последним, кто прибегнул к нему. Вслед за Ильей устремились и остальные.
Доброшкин конь тоже сначала было увлекся общим настроением и устремился вдогонку, но поводья внезапно натянулись. Конь в недоумении затоптался на месте: что случилось? Отряд стремительно удалялся и через мгновение исчез среди деревьев.
Всадник успокаивающе похлопал коня по могучей шее и дал команду поворачивать. Конь подчинился сначала нехотя, а потом все быстрее и быстрее понес хозяина в обратном направлении. Солнце светило в спину. Путь угадывался по черным следам копыт на светлой от опавших листьев земле. Обратный путь показался будто бы короче, ветер свистел в ушах, развеивались сомнения: нельзя бросать Белку одну! Вот между деревьев блеснула в лучах взошедшего солнца гладь реки. Сейчас она и впрямь оправдывала свое название: светлые воды струились между светлых берегов.
Доброшка направил коня по кромке берега. Берег почти везде был чистый, можно было ехать, не отдаляясь от воды больше чем на десять саженей. Изгиб за изгибом преодолевал Доброшка, не сводя глаз с водной глади. Течение было быстрым, но конь бежал быстрее: Доброшка надеялся настичь челн до наступления сумерек. Что и как делать потом, предстояло еще решить. Главное теперь было – догнать Белку.
Река сделала крутой поворот. Левый берег, по которому ехал Доброшка, превратился в топкую, поросшую кустами и камышами низину. Доброшка направил коня подальше от опасной топи, продолжая, однако, внимательно осматривать реку. Но даже при всем своем внимании он едва не проскакал мимо ладейки, привязанной к корню вековой ели на противоположном берегу. Белки нигде поблизости видно не было. Зачем ей вдруг пришлось причалить, ведь день только разгорался и даже до обеденного времени было еще далеко?
Доброшка позвал. Сначала тихонько, потом громче, а потом уж и во все горло. Ответа не было. Даже эхо, отозвавшись единожды, бесследно кануло, разбившись о стену леса на противоположном берегу.
Доброшка дернул поводья – конь ступил передними копытами в воду и фыркнул. Видимо, холодное купание не входило в его планы. Встревоженный Доброшка с силой сжал ему бока, но конь продолжал, прядя ушами, месить копытами сырой песок берега. В другой ситуации Доброшка, возможно, проявил бы больше деликатности в обращении с животным. Однако нервы его были на пределе. Удар плети ожег коню круп. Конь, привыкший к тому, что его наездник обходился с ним обычно довольно мягко, присел от неожиданности и совершил гигантский прыжок, сразу вынесший его чуть ли не на середину реки. Подняв сноп брызг, конь погрузился в ледяной поток. Вода хлынула Доброшке в глаза, в рот, в уши и мгновенно пропитала одежду. Холодная вода жгла как огонь. Конь сделал несколько сильных рывков и выбрался на противоположный берег несколько ниже того места, где был привязан челн.
Куда двигаться дальше, было неясно. Свежий ветерок, который до холодного купания приятно освежал лицо, теперь вбивал тело в жестокий озноб. Доброшка спешился, трясясь от холода, снял и выжал одежу и снова натянул на себя. Теплее не стало, но появилась надежда, что станет со временем, когда свита подсохнет. Что делать дальше, было неясно. Доброшка внимательно осмотрел ладейку. Она была в порядке. Вещи лежали на тех самых местах, на которых он видел их в последний раз.
Конь посматривал на хозяина вопросительно. Он был на него немного в обиде – и за плеть, и за холодную воду. Чтобы загладить вину, Доброшка достал из дорожной сумки краюху черного хлеба, посолил ее и дал коню. Тот не стал чиниться, принял угощение. Мгновенно съел и довольно встряхнул гривой – неприятность была пережита и забыта. Доброшка сел в седло, легонько тронул поводья и тут же отпустил. Умное животное, видимо, догадалось, что нужно наезднику. Потянув ноздрями воздух, конь тронулся в глубь леса. Медленно ступая, он шел в одному ему понятном направлении. Доброшка не мешал: авось в самом деле выведет куда нужно.
