Ехать пришлось недолго. Конь вывел его к заветной избушке.
Дверь была приоткрыта, и Доброшка вошел. Глаза не сразу привыкли к тусклому свету, а когда привыкли – Доброшка ахнул. На длинной лавке, вытянувшись в струнку, лежала Белка. Не нужно было долго всматриваться, чтобы понять, что она не спит. Доброшка кинулся к лавке: умерла? Сердце упало и после неприятной заминки забилось как кузнечный молот, перед глазами от волнения все прыгало. Доброшка изо всех сил пытался разглядеть, дышит ли Белка, но у него не получалось. Сначала показалось, что грудь под толстой свитой слегка вздымается, но потом бесконечные мгновения взгляд не мог уловить ни малейшего движения. Доброшка коснулся руки – она была холодной. Тогда он вспомнил, как давным-давно, когда он был еще совсем крохой, в доме у них умер старый прадед, столетний старик с длинной седой бородой. Он несколько дней лежал за печкой ни жив ни мертв. И бабушка проверяла его каждое утро и вечер: подносила к седым усам маленькую утиную пушинку. Однажды утром бабушка сказала: «Ушел». Доброшка кинулся посмотреть, куда мог уйти дед, который давно уже не вставал с лавки. Дед, однако, был на месте. Лежал как прежде, а на белых усах под заострившимся желтоватым носом недвижимо лежала пушинка.
Вспомнив это, Доброшка заметался по избе и скоро увидел то, что ему было нужно: подушку. Одно движение поясного ножа – и в воздухе подобно снежинкам закружились белые перья. Доброшка выбрал пушинку понежнее и, затаив дыхание, поднес к Белкиному носику. Мгновения мучительного ожидания, и – о радость! – пушинка легко затрепетала.
Жива! Спит все-таки? Доброшка потряс ее за рукав: нет результата. Взяв за плечи, потряс сильнее и закричал в самое ухо: «Белка! Белочка!» И снова она осталась совершенно недвижима. Ни дрожи ресниц, ни вздоха. Как заледенела.
Доброшка стоял на коленях перед лавкой и смотрел на прекрасное в своем ледяном спокойствии лицо колохолмской княжны. И тут ему, конечно, вспомнилась сказка, которую им с братом рассказывала матушка. Там приключилось нечто похожее. Прекрасную королевишну заколдовала злая богомерзкая баба. И королевишна, прямо как Белка теперь, спала беспробудным сном. Только не на лавке, а в ледяном гробу. Но это не так уж важно. Важно то, что никто не мог ее разбудить. Проснулась она только тогда, когда из дальних стран за ней приехал королевич и «поцеловал в уста медовые». Доброшка тогда маленький был, спросил матушку: почему это у королевишны вдруг рот медовый, разве она мед перед сном ела? Матушка с батюшкой долго смеялись, но ничего путевого так и не сказали, мол, вырастешь – поймешь. А и правы оказались почтенные его родители: точно, вырос – и понял. Губы Белки виделись ему теперь слаще самого сладкого пряника, спелых вишен и всех сластей, которые есть на свете.
От мыслей о поцелуе Доброшку бросило в жар. Однако королевишну нужно спасать. Глубоко вздохнув и вытерев рукавом губы, Доброшка с размаху «клюнул» Белку в сомкнутые уста. Отпрянул и внимательно вгляделся в лицо. На нем не произошло никаких изменений. Белка по-прежнему находилась в глубоком забытье.
Тогда Доброшка поцеловал еще раз. Медленнее. В глубине сердца он чувствовал, что поцелуй не поможет, ведь он не королевич, да и не в сказке они. Губы Белки пахли яблоком, светлая прядь выбилась из-под платка, лучик солнца, пробившийся из маленького оконца, касался голубой жилки на виске.
Доброшка еще раз внимательно вгляделся в лицо: нет, не помогло сказочное средство. Конечно, не помогло. Он бережно взял Белку на руки и понес к челну. Конь шел позади. Устроив спящую на носу, Доброшка отвязал седельную сумку и бросил на корму. Легонько шлепнул коня по крупу: «Беги домой». Шагнул в ладейку, отвязал веревку и взялся за весло.
Доброшка правил и посматривал на Белку: не очнется ли? Но она лежала абсолютно недвижимо.
Юсъ малый
Речка петляла между лесистых берегов. После полудня русло реки стало заметно расширяться, и за очередным поворотом Доброшке открылась широкая водная гладь. «Вот оно, озеро». Доброшка внутренне собрался, повторил про себя все, что он должен сказать Ворону. «Князю Ворону», – поправил он себя. Ворон запальчив, а провалить переговоры нельзя. От этого слишком много всего зависит. О почтительности лучше не забывать.
Доброшка опустил весло и принялся оглядываться. Острова и города видно не было. «Как это может быть?» Ветер гонял по воде мелкую рябь. Противоположный берег вырисовывался совершенно четко. А острова не было. «Быть может, это заводь, а остров будет виден дальше», – решил он и принялся грести с удвоенной силой. Челн крутым носом взрывал воду. За кормой оставался едва различимый след. Доброшка добрался уже до середины водоема, а острова все не было видно. Теперь берег просматривался со всех сторон. Острова не было. Доброшка причалил, спрыгнул на берег, вытащил челн и пошел вдоль кромки воды. Из-за деревьев явственно слышался глухой гул. От берега вела мощенная деревом широкая дорога. Пройдя по ней, Доброшка вышел к бревенчатой плотине. Вода, переливаясь через верхний венец, с шумом падала вниз с десятиаршинной высоты. Мощеный помост спускался к самой воде, ниже плотины. Хотя Доброшке не приходилось видеть такого приспособления раньше, назначение бревенчатой мостовой было ему понятно – это был волок. Он вернулся, перенес на руках Белку, а затем, перекинув через плечо веревку, перетащил челн.
Правду говорят: нет худа без добра. Если бы Белка уплыла одна, неизвестно, как бы она преодолела это неожиданное препятствие. При всей своей малости ладейка сначала шла по бревнам неохотно, скребла килем. А потом, когда дорога пошла под уклон, едва не сшибла Доброшку с ног. Однако препятствие был преодолено. Челн закачался в заводи. Доброшка устроил Белку как можно удобней, подложил под голову дорожный мешок, прикрыл сверху плащом и двинулся дальше.
Плотина эта была лишь первой в цепочке прудов, через которые пришлось пробираться путникам. К вечеру Доброшка совсем выбился из сил, и поэтому открывшийся за очередным поворотом водный простор его совсем не обрадовал. Он угрюмо греб, выискивая на берегу место, где расположена плотина.
Однако открывшийся пруд был больше всех предыдущих. Вода простиралась до самого окоема, а волны были выше. Подул неуютный холодный ветер. Челн начало сносить к берегу. Доброшка вгляделся в сумрачное небо. Вдали на фоне свинцовых туч черной громадой высился остров. И город на нем. Значит, не пруд – озеро Светлояр. И город Китеж. Добрался наконец! Доброшка стал править к нему.
Когда до острова оставалась не больше полуверсты, от причала отделился небольшой насад и пошел наперерез челну. Доброшка продолжал грести, всматриваясь в приближающееся судно. На веслах сидело шесть человек. На расстоянии нескольких саженей от Доброшкиной ладейки старшой, сидевший на носу насада, дал гребцам команду табанить. Насад встал и закачался на волнах.
Вопрос старшого прозвучал весьма нелюбезно:
– Куда?
Доброшка понимал, что говорить нужно как можно более спокойно и солидно. Теперь, когда нужно было говорить, работа веслами показалась ему детской забавой. Однако медлить было нельзя: один из гребцов отложил весло, взялся за лук, наложил стрелу и слегка оттянул тетиву. Доброшка ответил. Собственный голос показался ему чужим:
