Та самая молодуха, которая назвала Доброшку волчонком, обернувшись к соседке, охнула:
– Так они там пьяны были! А мне-то мой голубчик про демонов пещерных что-то заливал! Ворвались-де, огнем пожгли, бока намяли, каменья отобрали. Я, дура, его еще медом отпаивала. Силен же врать!
Толпа вновь загомонила. Недавний поход был памятен. У многих с Вороном ходили мужья.
– Князь, так вот он, значит, каков твой горный демон? Не слишком ли ростом мал?
Ворон, мрачно взглянув на шумящий народ, поднялся на крыльцо и дальше смотрел уже оттуда.
Шум продолжался. Мужчины в толпе прятали глаза и смущенно пересмеивались: «Ну, было дело, а с кем не бывает…» Доброшку тем временем поставили на ноги. Он наблюдал за волнением толпы, понимая, что отсрочка временная и его могут сбросить со стены в любой момент. Ковать железо нужно было, пока горячо.
– Ворон, хочешь узнать, как я мимо твоей стражи прошел? И сайгат твой – каменья и пленника из пещеры увел?
Китежский князь хранил угрюмое молчание, но из толпы послышались ободряющие крики: «Давай, бесенок, расскажи. А то утопят тебя, мы и не узнаем!»
Доброшка высвободился из цепких рук.
– А вот так! Мне Перун помогал!
– Ты ври-ври, да не завирайся, – возвысил голос седой дедок из толпы, – у тебя на шее вон оберег твоего греческого бога болтается. С чего это вдруг Перун тебе помогать станет?
Доброшка почувствовал кураж, голова кружилась, лицо горело, сердце стремилось выскочить из груди.
– Да уж не знаю с чего. Только не дались бы мне измарагды и не одолел бы я вашей китежской дружины, если бы удача была не на моей стороне. А удача – она правого держится. Роду мы с вами одного. И деды у нас одни. А деды не тех больше жалуют, кто им кланяется ниже, а тех, кто закон их соблюдает строже. Где это видано, чтобы человека живого ни за что ни про что в воду кидать? Я пришел с добром, а князь меня смерти обрек!
Доброшка отер со лба выступившую, несмотря на холод, испарину. Толпа зашумела пуще:
– С каким еще добром? Поджечь нас – это ты добром называешь?
– Поджечь? Зачем мне вас поджигать? К городу подходит отряд варяжского конунга Харальда. Их много. И они не знают жалости. Меня воевода Илья послал, чтобы людей спасти.
– А девчонка зачем при тебе?
– Девчонка?! Это ее на самом деле Илья послал, а я в помощниках.
– Так кого все-таки послал Илья, тебя или ее?
– Послал ее, но она оказалась в избушке без чувств. Не иначе злые люди опоили.
– Какой избушке?
– Лесной избушке.
Тут шум толпы перекрыл громовой голос Ворона:
– Изоврался. В воду его!
Цепкие пальцы вновь впились в Доброшкины плечи.
– Требую божьего суда!
Толпа, стихшая было после грозного окрика Ворона, вновь зашумела: «Божий суд, он потребовал божьего суда». Отказать в такой просьбе было нельзя.
Ворон огладил рукоять меча.
– Божий суд? Пожалуй, я согласен. Дайте этому щенку меч.
Вряд ли у Доброшки был шанс выстоять на мечах против Ворона. Но счастливая мысль уже созрела в его голове.
– Оружие Перуна – лук, а не меч. Дай мне лук, и моя стрела докажет, на моей ли стороне правда.
Ворон выглядел озадаченным. Но толпа уже шумела: «Дайте парню лук, пусть докажет, дайте ему лук».
– Добре. Дайте ему лук.
Ворон махнул рукой. Отроки кинулись врассыпную. Одни принесли оставшийся в ладейке Доброшкин лук, другие вынесли богатое кресло, не уступавшее красотой трону киевского правителя, и подбитый мехом плащ. Лук вручили Доброшке, а кресло пододвинули Ворону – тот накинул плащ на плечи и сел на высоком крыльце: божий суд не терпит спешки.
– Какую цель желаешь себе, добрый молодец?
Пронзающий взгляд Ворона показывал, что он не считает Доброшку ни добрым, ни молодцем. Но деваться было некуда. Доброшка отвесил поясной поклон и ответил со всем достоинством, на которое был способен:
– Выбирай, светлый князь. Тебе, судье земному, и богу, судье небесному, вверяю свою судьбу.
– Ну, какой же я светлый, – лицо Ворона исказила недобрая ухмылка, – я скорее темный. Но цель для тебя я, так и быть, выберу, раз ты меня об этом так вежливо просишь. Принесите ту обморочную девицу, с которой этот молодец приплыл!
Слуги кинулись к пристани и очень скоро вернулись обратно. Похожий на лешего волосатый парень держал на руках Белку и плотоядно улыбался. Доброшка стиснул зубы, но давать волю гневу было нельзя. Мерзко облизнувшись, волосатый положил Белку перед Вороном и посмотрел вопросительно: что-де дальше делать? Ворон негромким голосом отдавал распоряжения. Доброшка не мог расслышать, что он говорит, но скоро все выяснилось. На двор вынесли скамью и установили у ворот. Белку усадили на скамью, а чтобы не валилась набок, примотали к столбу. Когда все приготовления были сделаны, с крыльца спустился посмеивающийся Ворон и поставил на поникшую голову не приходившей в сознание Белки невесть откуда взятое им яблочко.
– Что ж, витязь, стреляй.
– А где же стрела?
– Обожди. Слишком ты шустрый. Я встану у тебя за спиной. Иначе ты, пожалуй, решишь проявить невместную удаль, а мне жизнь еще дорога.
Когда Ворон, пройдя через двор, встал за спиной Доброшки, тому подали стрелу. Доброшка внимательно осмотрел оружие. Лук был сделан на совесть – большой, тяжелый. С ним было все в порядке. Сырость и легкий морозец не повредили ему. Размотать тетиву и натянуть на тугие, обвитые берестой и укрепленные звериной костью плечи было делом одного мгновения. Натянутая тетива гудела как струна.
Доброшка наложил стрелу, глубоко вздохнул, оттянул тетиву к самому уху. Дул легкий ветерок – это нужно было учесть. Как это бывало всегда перед решающим выстрелом, мир перестал существовать для него. Доброшка не слышал ни шума толпы, ни перешептываний княжеских отроков у него за спиной. Только тетива, ветер, стрела и цель. Все остальное ушло на второй план.
На выдохе Доброшка стал разжимать пальцы, но в тот самый момент, когда стрела была готова сорваться в полет, стоявший за спиной Ворон вдруг схватил его за рукав. Стрела соскользнула и, коротко свистнув, зарылась в песок.
– Погоди!
– Что? Что случилось? – Доброшка недоуменно, как внезапно разбуженный человек, вертел головой.
– Так слишком просто. Что это за божий суд, когда цель от тебя в тридцати шагах? Спокойно прицелился – спокойно выстрелил.
Доброшка опустил лук. На Ворона он не смотрел. Взор его был прикован к недвижимой Белке. Что еще придумает безумный князь? Какое испытание?
– Платок мне!
Дворня зашевелилась, засуетилась, и откуда-то из терема по рукам поплыл шитый золотыми нитями красный платок. Взяв его в руки, Ворон проверил его на просвет, сложил вдвое и снова проверил:
