– А я проще отношусь.
– Твое дело.
– Верно. А знаешь, почему этот твой Доброшка в ледяной воде купаться задумал?
– Он не мой.
– Ох и суров ты, Перун. Как же не твой, когда он чуть чего за обереги хватается?
– Ладно, мой или не мой, не важно. Что сказать-то хотел?
– Не жалко?
– С каких это пор, Один-конунг, ты жалостливым стал?
Гость усмехнулся:
– Твоя правда. Жалость мне не знакома. Но если этот малец сейчас пойдет ко дну, то и Китеж твой, и Ворона, и Илью, и, самое главное, Харальда моего – всех демоны смертные заберут. А я с Харальдом хотел еще эля выпить в Асгарде.
– Откуда знаешь?
Один вместо ответа пощелкал по бронзовому зеркальцу.
– Доброшка твой еще только подплывает к Китежу. Это зеркальце кажет то, что было, кажет то, что есть, и кажет, чему быть. Или не быть. Совсем поменять то, что предначертано, даже мы не в силах. Но можно подправить. Иной раз даже стрелу или клинок отвести можно. Хотя, сам знаешь, непросто это. Но тут-то – пустячное дело. Пошли кого-нибудь дельного, добром прошу.
Перун пожал плечами. Еще раз взглянул на стену, где с изумительной ясностью светилась картинка. Вздохнул.
– Ладно. Есть один. Пошлю.
Обернулся и позвал:
– Кис-кис-кис-кис!
Гость оживился:
– Кота какого-то послать хочешь?
– Можно и котом назвать.
На зов никто не являлся. Хозяин позвал громче:
– Кис-кис-кис-кис! Куда запропал?
Ответа не было. Тогда хозяин, виновато посмотрев на гостя, сложил руки лодочкой, поднес ко рту и произвел звук, который одновременно напоминал и кошачье мяуканье, и крик ночной птицы, и завывание северного ветра. От звука этого за окошками потемнело, птицы за сто верст вокруг притихли, а звери лесные глубже забрались в свои норы.
Гость закашлялся.
– Ну, силен ты, брат, свистеть.
– Да, что есть, то есть. Но теперь уж не скажет, что не слышал.
И в самом деле – где-то наверху хлопнула дверца, и неведомо откуда на полати спрыгнул огромный черный кот.
– Баюн, не дозовешься тебя! Задание тебе есть.
Кот прыгнул на лавку. Уселся по-человечьи, передними лапами налил в хозяйскую кружку меда, крупными глотками выпил и отер усы.
– Да, я знаю. И уже кое-что сделал. Взгляните на вашего Доброшку.
Хозяин и гость одновременно воззрились на световое пятно на стене.
– И что? Что поменялось? Так и летит в воду, как летел. – Перун недоуменно обернулся и посмотрел на кота. Тот важно развалился на лавке и заурчал довольно.
– На руки посмотрррри.
– Ага, понял. Руки не связаны?
– Да, прррравильно.
– А как развязать-то смог?
– Да это не я. Это воррроновы люди и рррразвязали. Легонько князя Ворррона за язык дернул – и пожалуйста.
– Молодец, кот. – Один хлопнул себя ладонью по колену. – Эх, мне бы такого кота!
Баюн важно посмотрел на гостя и продолжал как ни в чем не бывало:
– И еще кое-что по мелочи сделал, чего черррррез зеркальце твое, Один-конунг, не увидать. На дне озера, прямехонько под полыньей, горячий источник забил. Не молочная река, конечно, но все ж и не ледяная вода уже. Кстати, озерному хозяину я за это белый каравай обещал – нужно не забыть уважить. Ну, и еще кое-что по мелочи. Уцелеет ваш малой. И идейку я ему подбросил.
– Какую?
– Узнаешь со временем.
Прощались тепло. Лицо Одина раскраснелось от меда. Он хлопал по плечам Перуна:
– Заходи, князь, не чинясь. И кота своего захватывай.
Юсъ большой йотированный
Доброшка со всего маху упал в воду. Разогнавшись при падении, он погрузился на глубину, где почти не видно было солнца. Прозрачную озерную воду лучи пронзали отвесными столпами, растворяясь в глубине. Внизу, во мгле, шевелились бурые водоросли. От удара он несколько потерял ориентацию, но ему помогли пузыри, серебристой россыпью клубившиеся вокруг него. Они стремились наверх, к свету. Устремился туда и Доброшка.
Уходя в воду, он набрал полные легкие воздуха. Но до поверхности было далеко. Нужно было скорей грести. Вода, вопреки ожиданию, оказалась совсем не холодной. Доброшка почувствовал, что теплый поток толкает его наверх с неодолимой силой. Несколько взмахов рук – и вот он, белый свет! Глубокий вздох – после водных глубин – слаще меда.
Первым делом Доброшка огляделся. Оказалось, что подводное течение вынесло его довольно далеко от крепостной стены. На стенах никого не было. Видно, судьбой освобожденного пленника никто не интересовался. Ну и прекрасно.
Доброшка оказался в центре большой полыньи, образовавшейся, как видно, из-за теплых ключей, бьющих со дна. Добраться вплавь до берега было невозможно. Кругом теплой полыньи установился ледок. Доброшка подплыл ближе. Лед был тонкий.
Доброшка попытался опереться на прозрачную кромку, но лед обломился под его руками. Прозрачные пластины жгли холодом, однако другого пути не было. Раз за разом Доброшка крошил непослушный ледяной панцирь, царапал ногтями, но и ногти соскальзывали.
Погибнуть после столь чудесного спасения казалось глупо. Сжав зубы и прося о помощи водяного деда, Доброшка пробовал запрыгнуть на лед всем телом. Но лишь нахлебался воды и ободрал бока. Наконец, когда силы были на исходе, он вдруг вспомнил, как его учил выбираться из ледяных ловушек отец. Как можно было это забыть? Распластавшись лягушкой, Доброшка стал медленно заползать на гладкую ледяную поверхность. Пядь за пядью он продвигался, с замиранием души прислушиваясь: не затрещит ли под ним хрупкий панцирь? Вон на твердой холодной корке лежали обе руки, вот удалось умостить и ногу, живот, вторую ногу…
Наконец весь Доброшка был на поверхности. Лед нестерпимо холодил мокрую одежду. Останавливаться было нельзя – враз примерзнешь. Доброшка пополз. Сначала медленно, как залазил – пядь за пядью. Потом – быстрее. Лед был прозрачный. Один раз Доброшке показалось, что он видит в глубине то ли сома, то ли водяного хозяина. Тот глянул на него круглым оком и скрылся в глубине. Но думать об этом было некогда. Встать на ноги он так до самого берега и не решился.
Добравшись до берега, Доброшка опрометью кинулся в лес. Первым делом нужно было укрыться от холодного ветра и обсушить заледеневшую одежду. И чудо – за деревьями увидел рыбацкую хижину! Дверь ее была приоткрыта.
В очаге были грудой навалены сухие ветви. Рядом на пеньковой веревочке висели кресало и трут. Замерзшей рукой Доброшка ударил кресалом по камню очага, выбив целый сноп искр. «Да я прям как Перун». Хотелось одного – скорее согреться.
