– Ой, а вы-то с Максом… ничего, что в гостиной ляжете.
– Нет, я домой поеду, Никуша. – Майя соскучилась по своей квартире. – Там порядок надо навести, видела же, что натворили?
– Об этом можешь не беспокоиться. – Ника засмеялась и, спохватившись, умолкла. – Вот же язык мой – враг мой…
– Ника, что ты скрываешь?
– Майка, не дави на меня. А домой вы с Максом поедете послезавтра, и никак не раньше. Больше ни о чем меня не спрашивай, пожалуйста. Ну, я очень тебя прошу, иначе у Макса не получится сюрприз. Ох, и затейник у меня братец, оказывается, очень ему хочется тебя удивлять.
– А что, тебя Лешка не удивляет?
– Он по-другому меня удивляет. – Ника улыбнулась. – Он, может, всякие сюрпризы устраивать не мастер, зато понимает меня, как никто другой. Он уважает то, что я делаю, поддерживает мои начинания, одобряет мои фантазии – ему все это нравится, понимаешь? То, что другие считали моими недостатками и пытались исправить, ему нравится. А мне нравится, что он такой… неизменный, надежный и любящий. Только жаль, что встретились мы не в молодости, а когда половина жизни уже прожита врозь.
– Понимаю…
Майя старалась не вспоминать – ни глаз, полных обожания, ни утренних букетов в ванной и в спальне, ни внезапных поездок на острова или в Венецию, она старалась забыть ощущение счастья, которое дарил ей Леонид, загнала на донышко памяти балы в Тулузе, прогулки по парку, долгие бдения над списками, за которыми были чьи-то судьбы, и они вдвоем исправляли их в лучшую сторону.
Но сейчас, глядя на радостное лицо Ники, она вспомнила и поняла, что не должна приказывать себе забыть. Не заслужил Леонид забвения, не заслужил ее трусливого бегства. Он думал, что она – боец, а она сбежала с поля боя, бросив все, что Леонид строил всю жизнь.
А теперь все усложнилось. Есть Максим, который смотрит на нее, не отрываясь, не смея прикоснуться, который ночью снова был рядом – и ей было спокойно и хорошо с ним. Максима она знает всего несколько дней, а чувство такое, словно она вынырнула из омута, в котором тонула. И есть большая семья, которая может стать и ее семьей. У Майи нет родственников, кроме родителей, и у Леонида не осталось родных, кроме дочери и Артема, а потому у нее нет опыта родственных отношений. Но ей нравятся эти люди, ей нравится клеить обои в квартире Ники и болтать с ней о разных вещах, и смотреть на Буча, который с опаской обходит стороной ведро с клеем. История встречи Ники и Максима потрясла ее, как и остальные подробности довольно страшного приключения. И ей хочется остаться с ними и стать частью их семьи. Она боится своего желания, потому что уже не знает, кто же она такая. И боится, что принесет этим людям опасность и несчастье. Ведь она все еще убегает и не знает, когда перестанет убегать.
Но она точно знает, что возврата к прошлому нет. Она уже не Ирина Марьина, которая бросалась в бега при первом намеке на опасность, не успев подумать ни о чем, кроме вопящего внутри ужаса – три года прошло с того момента, когда она оставила сумку с документами около тела девушки, убитой из-за того, что та надела ее куртку. Она стала Майей – но та Майя была странная, словно спала и видела сны. Она была готова протянуть ей руку помощи, хотя сама нуждалась в такой же руке, и за те несколько часов в пустом доме они успели рассказать друг другу все о своей жизни.
А потом Майя погибла, и в свой последний миг она поняла, почему это случилось, но не стала проклинать или упрекать невольную виновницу своей смерти, а наоборот, велела ей убегать. Она словно передала эстафету новой подруге, подтолкнув ее на дистанции – беги, проживи за себя и за меня.
Убегать постоянно невозможно. У нее была цель, к которой она шла – остаться собой, построить жизнь, которая была бы похожа на прежнюю. И у нее это получалось, хотя Майя всегда знала, насколько это хрупко, ведь на свете есть человек, который никогда не устанет ее искать и рано или поздно найдет, а потому надо прятаться. И она спряталась – там, где ее никто не стал искать.
Но что-то пошло не так, и это очень страшно – но было бы страшнее, если бы она была одна.
Но теперь она не одна. Есть Максим, но как это принять, ведь она уже предала память Леонида? Не будет ли это еще худшим предательством? Она не знает, и это незнание заставляет ее закрываться от всех. Вот только закрыться от Ники оказалось невозможно – она просто не обращает внимания на преграды, выстроенные Майей.
– Буч, что ты делаешь! – Ника хватает кота, который решил поиграть с мотком кромки. – Ну, смотри, ты все распутал! Взрослый кот, а туда же! Майя, посмотри на эту мордаху, разве не красавец?
– Кошки вообще красивые создания.
– А то! Котэ – это величайшее изобретение богов! – Ника целует Буча между ушек и опускает на пол за пределами комнаты. – Сиди тут, нечего лапы в клее мазать, налижешься и будешь блевать. Мам, забери его, а то он в клее увязнет!
Стефания Романовна заглянула в комнату.
– О, а у вас дело движется! – Она оглядела стены и покачала головой. – Очень красивые обои, девочки. Молодцы вы. Заканчивайте и давайте обедать. Иди сюда, Буч.
Она унесла с собой кота и тот особый кухонный уютный запах, который Майя помнит с тех времен, когда была жива и не болела мама, а отец не пил.
– А твоя мама… – Ника осторожно придерживает полоску обоев внизу. – Я держу, не бойся. Так я спросить хотела…
– У мамы была болезнь Альцгеймера. – Майя вздохнула. – Она не сразу проявилась, отец поначалу справлялся, а потом… Она ничего не помнила, никого не узнавала. Отец сломался – они очень друг друга любили, а потом вдруг оказалось, что маме лет пять от силы, и она не помнит даже себя. Она оказалась запертой в своем теле. Родители умерли почти одновременно, и иногда мне кажется, что папа позвал ее за собой, не захотел оставлять. А может, она позвала его – оттуда, где была последние годы. Потому что в теле, которое находилось с нами, моей мамы не было несколько лет.
– Как грустно…
– Так бывает, – Майя старалась не смотреть на расстроенное лицо Ники. – У тебя ведь тоже не самая веселая история получилась.
– Но все равно все закончилось хорошо. Вернее, закончилось все плохое. И у тебя так будет, поверь мне. Мы же теперь вместе. Мы все это одолеем – оглянуться не успеешь!
– Все, давай газеты с пола собирать. – Майя оглядела преображенную комнату. – Кромку завтра приклею, когда обои высохнут и натянутся.
– Натянутся?
– Ну, вот смотри, видишь складки и неопрятные замявшиеся места? Это всегда так. А завтра клей высохнет, и обои натянутся, все будет ровно. И тогда кромку наклеим, клей надо прикрыть чем-то, чтоб не высох. Тащи мешок для мусора, соберем газеты и обрезки и паркет натрем.
– Давай сначала пообедаем. – Ника с тоской смотрит на пол, застланный газетами, на которых лежат горы обрезков.
– Потом пообедаем. Не ленись, это недолгое дело. А то иди обедай, а я тут сама закончу, совсем ерунда осталась.
