Правда, его успокаивало присутствие рядом хороших врачей, Марфина и Ричи. Первый из них, ко всему прочему, хорошо знал русский, и Джеймс мог через него задавать любые вопросы местным эскулапам.
Ему измерили давление и оставили наедине с Марфином.
– Мне страшно, – после долгой паузы сказал он. – Я боюсь не проснуться после этой операции.
Доктор вздохнул и заметил:
– Простите за сарказм, мистер Оутис, но в таком случае вам должно быть все равно.
– А если я останусь инвалидом? Я не хочу мучить Глорис до конца своих дней, – горячо заговорил Джеймс. – Я не желаю быть обузой для нее!
– Отнеситесь к этому философски, мистер Оутис. Такие переживания только вредят вам. Помните, что проблемы надо решать по мере их возникновения.
– Хотелось бы, чтобы этих проблем не было вовсе. Но ты всегда мог меня успокоить, за что я тебе благодарен, – признался Джеймс и сжал руку врача. – Если операция пройдет отлично, ты станешь богатым. Да и Ричи тоже.
– Давайте поговорим об этом после. – Врач весьма скромно отреагировал на щедрые обещания.
Джеймс еще немного помолчал, словно обдумывая что-то, потом спросил:
– Марфин, как это вообще происходит? Я очень далек от медицины. Может, именно поэтому мне страшно?
Врач встал, заходил по палате и принялся объяснять:
– Если все перевести на обывательский язык, дело будет происходить так. Вам сделают наркоз, вы уснете. Затем хирург вскроет вам грудину. Сосуды подключат к аппарату искусственного кровообращения. Ваше больное сердце будет удалено, на его место поставлено новое. Потом нужно сшить аорту и миокард. По сосудам потечет кровь. Ваше новое сердце начнет биться самостоятельно. Вам поставят временный кардиостимулятор, чтобы сердцебиения были регулярными. Аппарат искусственного кровообращения отключат, как только ваше сердце станет работать нормально. После этого вам зашьют грудь. Вся операция может занять до восьми часов.
– Так долго? – удивился Джеймс.
Дверь отворилась, и в палату вошел крупный человек в стильном костюме. Он улыбался, но Джеймс сразу почувствовал, что этот мужчина испытывает громадное напряжение.
– Вы разговариваете по-русски? – обратился визитер к Марфину, и тот ответил утвердительно.
– Переведите, пожалуйста, что я счастлив приветствовать господина Оутиса в нашей клинике. Меня зовут Виктор Анатольевич, я, можно так сказать, мозг этой больницы.
– Привет, – без каких-либо эмоций произнес Джеймс.
– Господин Оутис, если у вас в душе все еще живет какая-то тревога, то я хочу, чтобы вы оставили ее в этой палате, – сказал Коробов. – Операцию будут делать высококлассные специалисты. Наверняка господин Кларк сообщил вам об этом.
Джеймс кивнул.
Виктор Анатольевич сложил мясистые ладони домиком и сказал:
– В таком случае я бы хотел…
– Кто донор? – бесцеремонно перебил его Джеймс. – Я до сих пор не владею никакой информацией об этом человеке.
Виктор Анатольевич выслушал перевод, с понятливым видом кивнул и проговорил:
– Конечно-конечно. Это русский парень, только что закончивший школу. Возраст – восемнадцать лет. Абсолютно здоров, подходит вам по всем иммунобиологическим параметрам.
– Как он погиб? – спросил Джеймс.
Виктор Анатольевич на мгновенье замешкался, потом проговорил:
– Этот юноша попал в серьезную аварию. Он долго находился в коматозном состоянии. Его мозг умер час назад, но сердце просто идеально для вас. Это самый лучший вариант, господин Оутис. Во всяком случае в вашей ситуации. С сердцем этого парня вы проживете не менее двадцати лет!
Джеймс сухо кивнул. Ему не нравился этот толстяк с лоснящимся от пота лицом и бегающими глазками.
– Увидимся через несколько часов. – Коробов напоследок выдавил из себя улыбку и протянул руку Джеймсу, но тот едва коснулся его ладони.
Виктор Анатольевич вышел из палаты, а Джеймс внезапно представил себя во время операции. Он бледный, грудная клетка вскрыта, из нее торчат какие-то трубки или провода. Хирург брезгливо кидает в урну его старое изношенное сердце. Вот ему несут новое, крепкое, живое, трепещущее.
И вдруг…
– У меня плохое предчувствие, Марфин, – прошептал он.
– Все будет о’кей, мистер Оутис. Вы просто устали и нервничаете.
Из груди Джеймса вырвался вздох.
В заточении
– Артем, очнись!
Павлов с огромным трудом приоткрыл глаза. Ему казалось, что его веки были склеены едва ли не намертво. В голове стоял шум, пульсирующая боль походила на волну – прибой, откат, прибой, откат. Ему кое-как удалось приподняться и окончательно открыть глаза.
– Живой! – с облегчением вырвалось у Аллы. Она сидела на полу, подобрав под себя ноги.
Правая рука девушки была пристегнута к трубе отопления. Павлов хотел подняться на ноги. Он не сразу заметил, что скован точно таким же образом.
– Как ты тут очутилась? – спросил Артем.
Алла, запинаясь, рассказала ему, как влипла в эту ужасную историю.
Павлов подергал рукой, проверяя надежность трубы. Она завибрировала, сверху посыпалась штукатурка. Сталь наручников вгрызлась в кожу, но адвокат не обратил на боль особого внимания. Возможно, ему удастся вырвать трубу.
– Я же написал тебе – никакой самодеятельности!.. – начал он, но поймал умоляющий взгляд девушки и не стал продолжать. Что сделано, то сделано.
– Где Коробов?
– Я не знаю. – Алла вздохнула. – Когда тебя втащили сюда, он заглянул всего на минуту. – Она всхлипнула и полепетала: – Артем, Коробов сказал, что это последняя ночь для нас.
Павлов повернул голову в ее сторону.
– Не паникуй. Мне такое тоже говорили, причем не один раз. Как видишь, пока жив. Где мы находимся? Ты в сознании была, когда здесь оказалась?
– Это подвальное помещение. Что-то вроде склада.
Артем огляделся. Вся комната действительно была заставлена какими-то коробками.
– Сколько примерно я был в отключке? – спросил он.
Алла наморщила лобик.
– Точно не скажу, но примерно минут двадцать.
– Держись. Нас скоро освободят.
– Артем, мне страшно, – сказала Одинцова дрожащим голосом.
Павлов собирался сказать ей что-то успокаивающее, но тут дверь неожиданно распахнулась.
– Опа!.. Уже очухался? – самодовольно ухмыляясь, спросил Коробов, неторопливо снял пиджак и повесил его на крючок у двери.
– Я думал, вы умнее, Виктор Анатольевич, – сказал Артем. – Вы хоть понимаете, что сами себя загнали в угол?
