– Стойте, – громко сказал он и застучал в окно. – Подождите, мне нужно с вами поговорить!..
Она то ли не слышала, то ли не обратила внимания.
Он скатился с лестницы, выскочил на улицу и подбежал к высоченным кованым воротам, закрывавшим путь во внутренний двор и парк. Ворота были заперты. Андрей Ильич налег на чугунную створку, которая, разумеется, даже не дрогнула. Калитка с левой стороны тоже оказалась на замке. Мигал красный огонек сигнализации.
– Эй! – крикнул Андрей Ильич, пытаясь просунуться между прутьями решетки. Это было никак невозможно. – Вы меня слышите? Как вы туда попали?!
Никого и ничего.
Он отбежал немного и взглядом оценил решетку. Она была высока – значительно выше человеческого роста! – начищенные копья жарко горели под солнцем.
Боголюбов побежал вдоль решетки сначала налево, она спускалась к шустрой узкой речке, резко поворачивала и уходила в лес, а потом направо. С этой стороны она продолжалась серым бетонным забором, ощетинившимся по верху ржавой колючей проволокой.
Он вернулся к крыльцу с резным жестяным кокошником и вытер вспотевший лоб.
…Нет ничего странного и удивительного в том, что по музейному парку в неурочный час ходит какой-то человек. Наверняка парк не везде обнесен забором, как казначейство или пулеметный дот, есть и дырки и лазейки!.. Тем не менее Андрею Ильичу это показалось странным и зловещим.
Он сел на лавочку, прищурился на солнце и подумал немного.
Ефросинья или Евпраксия уж точно не могла состоять на службе в музее!.. Анна Львовна не была похожа на сердобольную старушку, помогающую всем сирым и убогим, несмотря на то что и Дмитрий Саутин, и Нина, и Александр Иванушкин пытались убедить его в обратном!.. Визит убогой в трактир «Монпансье» Анну Львовну напугал и встревожил, кажется, ей даже капли предлагали!.. А убогая совершенно четко заявила, что «никого не останется» и что уже «одного уморили»! Что она имела в виду, хотелось бы знать?..
Ни в ясновидение, ни в гороскопы, ни в предсказателей судеб Андрей Ильич не верил.
Вдалеке прогрохотал грузовик, тянувший на прицепе желтую бочку с синими буквами «Молоко». Боголюбов проводил его глазами и вернулся в музей.
По-прежнему никого не было на узкой лестничке и в залитом солнцем коридоре на втором этаже.
В человека-невидимку Боголюбов не верил тоже!..
Открытой оказалась только одна дверь с табличкой «Директор». Андрей Ильич вошел в тесную приемную, где стояли желтый стол, зеленый диван и три коричневых стула.
– Есть кто? – громко спросил Андрей Ильич, злясь все сильнее.
Разумеется, никто не отозвался, и он зашел в кабинет. Здесь царил полумрак, шторы задернуты и большое зеркало в деревянной раме занавешено черной тафтой. На стенах висели какие-то картины, письменный стол был абсолютно пуст и чист, ни единой бумажки, зато в белом фарфоровом кувшине стояли свежие первоцветы.
Андрей Ильич подошел и потрогал. Кувшин был влажный, очевидно, поставили только что.
Он сел в жесткое неудобное кресло с высокой спинкой и огляделся. Массивные тумбы с выдвижными ящиками, книги в растрепанных переплетах, сложенные почему-то прямо на полу. С правой стороны – шкафы, в них тоже пусто. С левой – громоздкий сейф с приоткрытой толстенной дверцей.
Боголюбов чувствовал себя, как будто забрался в чужой дом в отсутствие хозяев, неловко ему было и очень хотелось поскорее выйти на улицу. Уйти он не мог: в конце концов, это теперь его музей, он за него отвечает и так до сих пор и не понял, кто и зачем в выходной день открыл дверь, почему прячется, как попала в парк черная тень по имени Ефросинья!..
Андрей Ильич встал, выглянул в коридор – никого! – подошел и потянул на себя дверь несгораемого шкафа. Внутри почти ничего не было, только несколько папок с белыми тесемками.
Он вытащил папки, но в директорское кресло возвращаться не стал, пристроился на стул напротив. На одной папке было написано черным маркером «Личные дела», и туда он заглядывать не стал. На другой «Ремонт» – в ней оказались копии счетов и чеков с фиолетовыми штампами. «Фанера первой категории, – прочитал Андрей Ильич, – кол-во листов 12, цена за 1 шт. 520 руб. 78 коп.».
Была еще одна папка ярко-зеленого цвета, самая нижняя. Боголюбов вытащил ее и открыл.
Он ничего не успел разобрать. Сзади что-то мелькнуло, он не увидел, но почувствовал. Оглянуться он тоже не успел. Взмах, как будто что-то просвистело в воздухе, страшный удар обрушился ему на затылок, и Андрей Боголюбов упал лицом в раскрытую зеленую папку.
Он очень замерз. Так замерз, что не чувствовал ни рук, ни ног. Как это ему пришло в голову спать на улице, да еще без спального мешка?! Он точно помнил, что, собираясь на охоту, закинул этот самый мешок в багажник! Почему он лег без него и под открытым небом, а не в машине или палатке?..
Он стал подтягивать ноги и не понял, подтянул или нет и есть ли у него вообще ноги. Потом медленно сел. Перед глазами все плыло и качалось.
Качался какой-то фонарь, плыли кирпичи в каменной кладке, за ними извивались деревья. От качки его сильно затошнило. Андрей взялся за голову. Голова была холодная и огромная, как будто чужая.
Он замычал. Тошнота только усилилась.
Перебирая обеими руками по каменной кладке, он поднялся на ноги, прислонился лбом к стене и постоял немного.
…Я не ездил на охоту. Я ходил в музей. Я сидел в кабинете и рассматривал папки. Больше ничего не помню.
Боголюбов не мог сообразить, где он. Кирпичная стена под фонарем казалась бесконечной. За желтым кругом было темно, и это означало, что пролежал он здесь долго, почти полдня.
Путаясь ногами и придерживаясь за стену, Боголюбов побрел куда-то, но быстро наткнулся на непреодолимое препятствие. Он повернулся и побрел обратно.
…Меня ударили по голове. Я сидел за столом спиной к двери, передо мной лежали папки. Кто-то вошел и ударил меня. А потом приволок сюда.
Стена повернула, и Андрей Ильич повернул вместе с ней. Руку он не опускал. Ему казалось, если опустит, то непременно упадет.
… де я? В катакомбах, в руинах?.. Что с головой? Она цела или развалилась на части?
– …Смотри, смотри!..
– Это кто там?
– Да вроде новый директор музея! Нализался, что ли?..
– Точно нализался! Ах, москвичи проклятые, одни безобразия от них!
– Тише, может, он слышит!
– Да ничего он не слышит, на ногах не стоит!
– Где я? – спросил Андрей Ильич пустоту, говорившую человеческими голосами. – Помогите мне.
– Пошли отсюда, ну его, – с сомнением отозвалась пустота после паузы. – Может, у него белая горячка!..
И снова тишина.
Кирпичная стена кончилась. Впереди замаячило что-то белое, и Андрей Ильич качнулся вперед к этому белому. Оно оказалось холодным, округлым и широким, и он понял, что это колонна, подпиравшая своды торговых рядов. За ней горели фонари, и по площади ходили люди.
