– Он совещание проводит! Как вы сюда попали?!
– Через дверь, – буркнул Боголюбов.
– Проходите, проходите отсюда! Туда, там Модест Петрович!
Подталкиваемый в спину Боголюбов «прошел». Люди в дверях посторонились, Модест Петрович зорко глянул поверх очков, и охранник в синей форменной рубашке сказал, как будто приговор огласил:
– Вот. Вас спрашивает.
– Да я, собственно, на одну минуту, – промямлил Боголюбов. На кухне он увидел то, что ожидал, и теперь ему нужно было подумать.
– Совещание у меня в эту пору, – сказал Модест неприязненно, – каждый день бывает. Или чего там? Бумажки надо подписать?
– Какие бумажки? – не понял Боголюбов.
– Да на вчерашнего злодея. Или чего еще?
Про «бумажки на вчерашнего злодея» Боголюбов ничего не знал.
– Тогда потом, – распорядился Модест и покосился на свой палец, крепко прижатый к какой-то ведомости. – Сейчас не до тебя.
– Приходите вечером на уху, – неизвестно зачем пригласил его Боголюбов. Ему хотелось, чтобы Модест разозлился, лучше всего прямо сейчас, у всех на глазах.
– Ну-ну, – неопределенно сказал Модест Петрович. – Там поглядим.
На площадке рядом с музеем разворачивались туристические автобусы, все лавочки были заполнены, самые отважные сидели на траве, все еще желтой, только-только взявшейся зеленеть! Ах, как Боголюбов любил эту пору – когда пролезает трава, когда дни становятся длинными и радостными, когда по ночам холодно, почти морозно, а днем на солнышке уже припекает вовсю, куртка тяжело и не нужно висит на плечах и хочется снять ее, закинуть за плечо и идти в футболке!..
Нужно распорядиться, чтобы запустили фонтан. В толпе он протолкался к фонтану и заглянул. На дне каменной чаши валялись бумажки, фантики, прошлогодние листья, палки и пакеты из-под чипсов. Значит, сначала нужно все вычистить, а потом включить.
…Андрей Ильич понятия не имел, когда включают фонтаны – в мае, в июне или в апреле в самый раз? Может, директору музея-заповедника в Петергофе позвонить? Он наверняка знает!..
– У нас прекрасный фонтан, правда? – тихонько сказал кто-то у него за плечом, и Андрей Ильич оглянулся. Приставив руку козырьком ко лбу, на него смотрела Нина. Смотрела и улыбалась хорошей улыбкой. – Он здесь со дня открытия музея. Тогда модно было все украшать фонтанами. Лет десять назад хотели его сломать и новый соорудить, но Анна Львовна не разрешила.
Боголюбов тоже приставил ладонь ко лбу и посмотрел на скульптуру. Крепкая женщина в длинном платье, которое можно было принять и за древнегреческий хитон, и за русский сарафан, в изгибе левой руки держала сноп колосьев, а в правой кувшин, из которого, по всей видимости, и должна была литься вода. На лбу у нее красовалась повязка, которую можно было принять и за крестьянский платок, и за шапочку Веры Холодной в роли женщины-змеи. У ног стоял ягненок, слегка похожий на собаку римских легионеров.
Боголюбов улыбнулся. Правда, хороший фонтан, только очень странный. Многозначительный.
И тут он вдруг вспомнил странное. Это странное он видел в доме писателя Сперанского, но тогда не обратил внимания! Он не понимал, кто перед ним – провинциальная знаменитость, великовозрастный шалун и всеобщий любимец или озабоченный деловой человек. Он рассматривал картины художника Сперанского, и все они были похожи друг на друга как две капли воды, и тогда он заметил эту странность, но отвлекся, позабыл!..
Позабыл, а теперь вдруг вспомнил.
Ему хотелось растолкать людей, пронырнуть между неповоротливыми автобусами и припустить бегом по весенней, залитой солнцем улице вверх, а потом свернуть направо и еще раз направо к дому Сперанского. Он даже ногами переступил.
– Там сидит ваша собака, – сказала Нина. – Наши бабули ругаются, что вы на работу собаку водите.
– Где сидит моя Мотя? – машинально переспросил Боголюбов, думая о том, что только что вспомнилось ему.
– У самого крылечка. Я хотела Сашу позвать, но он что-то опаздывает.
У крыльца на самом деле сидела Мотя, вытянувшись в струнку в сторону ступенек, и смотрела тревожно, навострив уши.
– Вот повадилась, – говорила сзади Нина. – При старом хозяине я ни разу ее здесь не видела!
– Привет, – сказал Боголюбов и захватил в горсть сразу оба шелковых уха. Мотя забила хвостом и расплылась в улыбке. – На работу пришла? Вот молодец, ответственная животина.
«Животина» смотрела на него, как влюбленная. Сзади, выезжая со стоянки, погудел двухэтажный неповоротливый автобус.
– Мне нужно с вами поговорить, Андрей Ильич, – быстро сказала Нина, опустив глаза.
Боголюбов оглянулся на проплывающий автобус.
Ему хотелось прямо сейчас бежать к Сперанскому и подтвердить свои догадки – ну, опровергнуть, на худой конец! – а разговаривать с Ниной не хотелось.
– Мне бы… собаку домой проводить, – промямлил он. – У вас что-то срочное?
– Вообще-то… да, – твердо сказала Нина. И, понизив голос и придвинувшись ближе, добавила: – И хорошо бы не в кабинете, Андрей Ильич.
– У нас с вами секреты? – уточнил он.
– Пойдемте ко мне кофе пить, – предложила Нина. – Я живу рядом, по улице вверх и налево. Пойдемте, Андрей Ильич!
Боголюбову вдруг стало неловко, как будто она на свидание его приглашала. Да и перемены в ней не то чтобы пугали, а как-то настораживали. Он чувствовал очень определенно, что есть некий сценарий и герои играют в соответствии с ним, а ему отведена роль «болвана». «Болвана» пересаживают с места на место, переставляют туда-сюда, ему дают по башке, когда он подворачивается под руку в неподходящем месте, но отделаться от него окончательно никак не могут. «Болван», крутя тупой башкой и хлопая глазами, все равно лезет куда не следует и мешает остальным героям всласть насладиться спектаклем.
– Я должна вам кое-что показать, Андрей Ильич. А в музее нельзя, там все у всех на виду! Я еще вчера хотела, но никак… не могла решиться.
– Вы девушка решительная! – возразил Боголюбов с досадой, чувствуя себя первосортным «болваном». – Мотя, пошли кофе пить! Ну, давай, давай!..
Они выбрались из толпы и молча пошли под липами, чуть взявшимися зеленеть. Каждая липа до пояса была обмазана свежей побелкой, и улица от этого казалась очень нарядной.
– А когда в этом году субботник? – рассеянно спросил Андрей Ильич.
– Что в этом году? – не поняла Нина.
– Субботник! Трудовой порыв! Все горожане выходят на улицы и приводят родной город в порядок! Вы не знаете?
Нина пожала плечами.
…А может, и вправду не знает, подумал Боголюбов. Сколько ей лет? Двадцать три? Пять?.. Книг про дедушку Ленина и светлое коммунистическое завтра, про Страну Советов, где все люди добры, приветливы, румяны, трудолюбивы и истово любят родину, наверняка в школе уже не проходила.
