— Вы думаете, как я, но не хотите в том признаться, — тем временем сказал Мирон Демьянович.
— В общем-то… да, я думаю именно так, — сделал выбор Степанян. — Скажите, вы были знакомы с Виктором Фалеевым, Инессой Роменской?
— Нет.
Степанян еле сдержал улыбку, ведь банкир лгал, хотя бы одного из названной парочки он знал лично, судя по бегающим глазам.
— Конечно, вы можете что-то скрывать, недоговаривать, путать меня, — сказал Степанян. — Мирон Демьянович, ваша жизнь для вас не имеет значения?
— Что за чушь вы говорите? — без напора, но грубовато произнес Мирон Демьянович. — Найдите хоть одного человека, которому не дорога жизнь. Впрочем, есть и такие — самоубийцы. Я не из их числа.
— Тогда как вы объясните, что убивают разных людей, которые будто бы незнакомы друг с другом, тем не менее мы находим резиновые игрушки рядом с их трупами? Как выяснилось, Кривуну тоже подбросили, правда, живую игрушку. Какая мысль напрашивается? Во-первых, убивает одно лицо, убивает не спонтанно, а конкретных людей. Во-вторых, убитых что-то объединяет, не так ли?
— Я не знаю, что вам ответить. Ну, допустим, о Роменской я слышал, но не встречался с ней ни разу.
— От кого слышали?
— От Кривуна. Она ему помогала, в чем — я не интересовался. А кто такой… Фалеев, да? Понятия не имею.
— Скажите, а почему Кривун вам делал супердорогие подарки? Вы ему не родственник…
— Какие подарки? — Степанян, чтобы не тратить попусту время, положил перед ним ксерокопии дарственных. — Копии? — занервничал Мирон Демьянович. — Где вы их взяли?
— У Кривуна в столе.
— Вот сволочь, — вырвалось совершенно непроизвольно у Мирона Демьяновича. — Ну, да, да… Подарил мне. По дружбе.
— Извините, не убедительно, — улыбнулся Степанян, а про себя отметил: вот где копать следует, серьезно копать.
— Но это так, — твердо сказал Мирон Демьянович.
— Ничего не хотите добавить?
— Нечего мне добавлять.
Степанян попрощался и ушел. Мирон Демьянович некоторое время сидел, обхватив голову руками, потом вызвал секретаршу, которая из-за шефа задержалась на работе:
— Закажи номер в отеле, хочу отдохнуть.
— В каком отеле? — приготовилась она записать.
— В каком будет место! — гаркнул Мирон Демьянович. — Испания, Португалия, Франция, да хоть Гренландия! Мне все равно. И билеты на самолет.
— Сколько билетов?
— Два. На ближайшее время. И никому ни слова, куда я поеду.
В это же время Степанян позвонил заму:
— Вы где, Владимир Васильевич?
— В кабинете, кино смотрю.
— Сейчас подъеду, есть новости.
20
Лера не уходила, ждала, что Антон остынет и все же захочет выслушать ее. Она собиралась с духом, отбирая из того, что произошло, главное…
В ту злополучную среду Генрих остановил автомобиль на лесной поляне, залитой ярким солнцем, пахнущей соком свежей травы. Здесь превалировали два цвета — густой зеленый и желтый, так ведь конец мая, природа только-только набрала силу, поражая своим совершенством. Лера открыла дверцу, вдохнула глубоко:
— Какой воздух!
— А место? — спросил Генрих, выйдя из автомобиля. — Здесь никого не бывает, далеко от города.
Лера сняла босоножки, ее ступни погрузились в мягкую траву. Генрих доставал из багажника и ставил на землю коробки, а она топталась, получая наслаждение от щекотавшей кожу ног травы, огляделась и произнесла:
— Не знала, что у нас есть такие красивые места. А что это там?
— Где? — расстилая плед, оглянулся он. — А! Там протока.
— И можно купаться?
— Конечно. Вода чистейшая, здесь глубоко и даже рыба водится, но мы ее ловить не будем. Иди окунись, а я пока разведу костер.
— Костер? Зачем? — рассмеялась Лера, сбрасывая легкое платьице и оставаясь в раздельном купальнике.
— А шашлыки? Без шашлыков в райском месте нельзя.
Он замер, глядя на нее с восторгом. У Леры фигура была великолепная, точеная, несмотря на то что она два года назад стала матерью. Лера следила за собой, потому что больше заняться было нечем, всепоглощающая скука точила подруг и ее, а от скуки каждый ищет средство сам. Подруги испробовали практически все, но скуку усугубляла именно вседозволенность, Лера их не понимала. Не понимала до тех пор, пока не познакомилась с Генрихом, тут-то и случился переворот в ее сознании. Муж был занят только работой, занят настолько, что иногда в постели отбывал повинность — так часто казалось Лере, которой мало было должности жены, хотелось стать любимой женой. А на любовь у Антона не хватало времени, ей стало чудиться, что она красивое дополнение к успехам мужа, и только. Лера воспитывалась в интеллигентной семье, денег им всегда не хватало, но когда их стало много благодаря мужу, исчез смысл жизни.
И вдруг случайно ей встретился Генрих — человек из другого мира, где не деньги главное, а сама жизнь. Он пригласил ее на выставку местных художников, обнаружил неплохое знание и понимание живописи. Давал диски с фильмами лучших режиссеров, потом в баре они спорили, что хотел сказать автор. Гуляли в укромных уголках города, наговориться не могли, а темы… их всегда было полным-полно. Ни разу Генрих не притронулся к ней, был предупредителен и заботлив, лишь смотрел на Леру обожающе. А она увлеклась им, он заворожил ее своей обходительностью, непринужденностью, тактом, вниманием. Однажды в парке ни с того ни с сего он вдруг с болью сказал:
— Я не смогу дать тебе то, что у тебя есть.
А что у нее есть? Ничего, за что стоило бы цепляться. Это недалекие девчонки думают, будто богатство может заменить человеческие отношения, любовь и общение. Она погладила его по щеке и сказала просто:
— Мне ничего не нужно.
Он целовал ее ладонь, пальцы, отчего рука горела, жар от нее разливался по всему телу. И вдруг его губы очутились у ее губ, лицо Леры он держал в ладонях, потом они целовались мучительно долго. И если бы в тот миг находились не в парке, а у него дома, Лера не устояла бы. Не виделись они три дня, все это время у нее не проходил жар, стоило только вспомнить поцелуи, а вспоминала она их постоянно. Лера поняла: это любовь обрушилась на нее. Он сказал, что хочет показать ей одно замечательное место, нужно лишь много времени, весь день, а Лера не могла отлучиться надолго, но во вторник Антон улетел, она позвонила Генриху, договорились, что он заедет за ней. Полночи она не спала, воображая, как они проведут время.
Лера закручивала волосы и мысленно призывала Генриха: подойди ко мне, скажи, что любишь меня. Она видела, как трудно ему сдержаться, но Генрих сказал глухим голосом, по которому легко угадывалось, что с ним происходит:
