Ни он, ни Джойс ничего не ели с тех пор, как прикончили банку куриного супа днем в субботу, да и два дня перед тем питались не очень сытно. Найджел уже не чувствовал голода. Не ощущал он и особой слабости или усталости – только головокружение. Видения будущего, в котором он повелевал Джойс, заменились еще более яркими картинами: там Марти оказывался в полной его власти в какой-то средневековой камере пыток. Найджел видел себя в черном плаще с капюшоном, он выдирал Марти ногти раскаленными докрасна щипцами. Как только он отсюда выйдет, он доберется до Марти, будет преследовать его до края земли, если нужно, а затем вернется и прикончит Джойс. Найджел не знал, кого он ненавидит больше, Джойс или Марти, но испытывал к обоим гораздо больше ненависти, чем к своим родителям: те доставили ему куда меньше неприятностей, чем эти двое, с которыми он связался по собственной воле.
С воскресенья Джойс бо́льшую часть времени просто лежала на диване. Она перестала мыть и расчесывать волосы, перестала чистить зубы. Пыль снова лежала повсюду, а постельное белье воняло кислятиной. Как только девушка поняла, что Марти не вернется, что она осталась наедине с Найджелом и что им больше нечего есть, она погрузилась в апатию, точно превратившись в зомби или полностью уйдя в себя. Из этого состояния ее на короткое время вырвал только звонок в дверь, раздавшийся днем в понедельник. Джойс хотела знать, кто это, и попыталась подойти к окну, но Найджел схватил ее и отшвырнул назад, зажав ей рот рукой. После этого они отдаленно услышали звонок в соседнюю комнату, и Брайди спустилась вниз. Найджел с облегчением вздохнул, а Джойс пришла в отчаяние: она поняла, что это, скорее всего, был сборщик пожертвований или коммивояжер.
На следующее утро она выползла на кухню только к двенадцати часам и, выпив чашку воды, нагнулась над раковиной, лицо ее побелело. Когда Джойс пила воду, она испытывала шок от того, что чувствовала, как струйка стекает по пищеводу вниз, в пустой желудок, до самого низа. Девушка не смотрела на Найджела и не заговаривала с ним, а когда встречалась с ним глазами, это вызывало у нее приступ истерического плача. Дважды в день она вяло тащилась к двери, и Найджел должен был понимать это как знак того, что ее нужно сопроводить в туалет. Джойс была слаба и сломлена – легкая мишень для вспышек ярости Найджела. Она считала, что для нее все кончено. Она больше не думала и не тосковала о Стивене и о своих родителях, она не замышляла побег, не заботилась о том, чтобы поддерживать себя в чистоте и пристойном виде. Кажется, прошли века с той поры, как она была непокорной и отважной. Она умирала от голода, как приказал ей Найджел, и полагала (это единственное, о чем она теперь думала), что будет слабеть все больше и больше, будет все меньше и меньше осознавать себя и окружающую обстановку, пока наконец не умрет. Вот и сейчас она подошла к двери и стала покорно ждать, пока Найджел не догадается вывести ее для отправления нужды.
Когда они оба вернулись в комнату, Найджел заговорил с ней. Он произнес ее имя. Она не ответила. Он не стал повторять имя девушки, выговаривать «Джойс» для него было почти мучительно, поэтому он просто сказал:
– Мы не можем оставаться здесь. Ты говорила… ты как-то сказала, что, если мы тебя отпустим, ты ничего не скажешь полиции.
Потрясение и голод вымыли из речи Найджела интонации диск-жокея и эклектические идиомы, оставив интонации, усвоенные в частной школе и в университете. Джойс рассеянно подумала, что у него красивый выговор, как у какого-нибудь актера в серьезной пьесе по телевизору. Однако смысл слов до нее почти не дошел. Найджел повторил свою фразу и продолжил:
– Если ты действительно именно это имела в виду, мы можем выбраться отсюда. – Он пристально смотрел на нее, его глаза мерцали. – Я дам тебе две тысячи, чтобы ты могла уйти отсюда и остановиться в каком-нибудь отеле на пару недель. Дай мне две недели на то, чтобы уехать из страны и скрыться. Затем можешь возвращаться домой и болтать, о чем хочешь.
Джойс обдумала его слова. Она сидела молча, нервно теребя подбородок, на котором вскочили несколько угрей. Через некоторое время она произнесла:
– А как же он? Как же Марти?
– Какой еще Марти? – рявкнул Найджел.
Джойс было трудно говорить. Когда она заговаривала, рот ее наполнялся слюной, а к горлу подкатывала тошнота. Но девушка старалась произносить слова внятно.
– Какой мне толк от этих двух тысяч? Я не смогу их потратить. Я не смогу сказать своему жениху. Это как деньги в игре «Монополия» – просто бумага.
– Ты можешь их приберечь, верно? Купи на них акции. – Советы отца, над которыми часто смеялись в коммуне, всплыли в памяти Найджела. – Купи чертовы акции Казначейства.
Джойс заплакала. Слезы медленно стекали по ее лицу.
– Дело не только в этом. Я не смогу взять деньги банка. Как я могу? – Она плакала, качая головой. – Я стала бы такой же плохой, как и ты.
Задыхаясь от ярости, Найджел рванулся к ней и ударил по лицу. Джойс повалилась на матрас, содрогаясь в рыданиях. Найджел отвернулся от нее и направился в кухню, где в пакете лежали деньги. Там же была и связка ключей, но он совсем забыл о серебристо-синем «Форде Эскорт», который спрятал в гараже доктора Болтона двадцать два дня тому назад.
Отдыхая на Крите, доктор Болтон и его жена получили телеграмму, извещавшую о том, что мать доктора Болтона скончалась. Старой миссис Болтон было девяносто два года, она была прикована к постели, но тем не менее если у кого-то умирает мать, то, каковы бы ни были обстоятельства, этот человек вряд ли сможет и дальше безмятежно наслаждаться отпуском за границей. Доктор Болтон обнаружил «Форд Эскорт» еще прежде, чем достал чемоданы из собственной машины. Один из чемоданов он распаковал сразу после этого, чтобы добыть экземпляр «Дейли телеграф», в который были завернуты его сандалии. Прочитав газету и убедившись, что память его не подводит, доктор позвонил в полицию.
Полицейские приехали через полчаса. Доктора и миссис Болтон попросили составить список всех, кто мог знать, что на их гараже нет замка, и мог быть в курсе, что они уезжают в отпуск.
– Наши друзья, – возразил доктор Болтон, – не из тех людей, что грабят банки.
– Я в этом не сомневаюсь, – кивнул детектив, – но у ваших друзей могут быть знакомые, которые общаются с людьми куда менее респектабельными, или дети, друзья которых вообще не являются респектабельными.
Доктор Болтон вынужден был согласиться, что это вполне возможно. Список получился очень длинным, и семейство Таксби было включено в него только утром во вторник, когда миссис Болтон как следует порылась в памяти. Она не могла вспомнить, говорила она миссис Таксби о том, что уезжает в отпуск, или нет. В этом случае, сказал детектив, все, что находится под сомнением, нужно не упускать из виду, а заносить в список – так, на всякий случай. Миссис Болтон заявила, что это смешно, Таксби совсем не такие люди.
– Возможно, у них есть дети? – поинтересовался детектив.
– Ну да, конечно, – ответила миссис Болтон, – единственный сын, очень милый, интеллигентный и ответственный молодой человек, который в данный момент учится в Кентском университете.
