Она выпила чаю, помыла за собой чашку и заново прибрала кухню. Зазвонил телефон – но оказалось, что кто-то просто ошибся номером. В семь часов она перечитала записку Пола. Почерк был не очень разборчивым, возможно, там было написано не «5», а «8». Что, если он подумал, будто поезд отходит в восемь тридцать, а не в пять тридцать? В последние несколько дней он был таким рассеянным и странным, что вполне мог перепутать. Уна причесала волосы, надела плащ и опять поехала на Паддингтонский вокзал – на этот раз на такси, а не на автобусе. Пола там не было.
Хотя еще один поезд на Девоншир отходил позже, Уна забрала свой чемодан из камеры хранения, где оставила его в пять тридцать, потому что ей казалось, что тем самым она задабривает, если не дразнит, Провидение. Так уж странно действует Провидение: если ты купишь зонтик, то месяц будут стоять сушь и жара, а если ты заберешь багаж с вокзала домой, то придется тебе снова тащить его на вокзал. Эта мысль подбодрила Уну, и за то время, пока такси везло ее под непрестанным ливнем по Бэйсуотер-роуд, она убедила себя, что Пол, должно быть, ждет ее на Монткальм-гарденс с длинной историей о каком-то скучном происшествии, которое задержало его.
Впервые Уна испугалась по-настоящему, когда приехала домой и увидела, что там его нет. Она спустилась на цокольный этаж и обнаружила бутылки со спиртным, которые Пол оставил у двери Цезаря вместе с запиской – мол, Цезарь, оставляю это тебе. Того дома не было, он поехал с работы прямиком к Энни. Уна налила себе бренди и выпила. Спиртное едва не заставило ее отключиться, потому что она ничего не ела с часу дня. Они намеревались пообедать в поезде. Уна попыталась следовать наставлениям Эмброуза и не думать о воображаемых катастрофах. Она сказала себе, что никто не подвергается ограблению в светлое время суток, никто не падает под поезд, если сам того не хочет, и никто не попадает в автокатастрофы, если у него нет машины.
Но затем ее собственный жизненный опыт подсказал ей, что могло случиться. Неоэмпирицизм в применении Уны поведал ей, что иногда делают мужчины и куда исчезают после того, как оставляют записку и уходят из дома одни. Она отбросила эту мысль. Он обязательно позвонит, а потом придет. Уна достала из холодильника кусок сыра и отрезала ломоть от свежего батона хлеба, который купила для Эмброуза. Она попыталась заставить себя поесть, и это ей удалось, но это было все равно что есть опилки, а потом закусывать жвачкой.
В десять часов она стояла в его опустевшей комнате, глядя на бюро, где раньше лежали бумаги или письма, или фотографии, которые Пол от нее прятал. Теперь Уну отчего-то пугало, что он оставил в прихожей ключи, хотя с его стороны это было вполне естественно, разве не так?
Должно быть, когда она уходила сегодня днем, ему позвонили. Уна знала, кто мог звонить, – вероятно, та единственная персона, которой он давал этот номер. Разве она не звонила и раньше, назначив ему встречу? После той встречи, того визита, Пол сильно изменился. Уна поднялась наверх и села в кресло в безупречно обставленной гостиной. Она сняла телефонную трубку, чтобы проверить – а вдруг телефон неисправен? Но в трубке раздавался длинный тоскливый гудок. Письмо Стюарта лежало на каминной доске – Уна оставила его там, чтобы Эмброуз мог прочитать. Теперь она сама перечитала это письмо, ту часть, где Стюарт выражал надежду, что она будет счастлива со своим новым мужчиной.
Несколько минут она сидела, прислушиваясь, как дождь заунывно барабанит по окнам, и думая, что такого ливня не было давно, не меньше месяца. Месяц назад она даже не была знакома с Полом. Уна потянулась за телефонным справочником. Увидев его имя на странице, она задрожала. «Браунинг, Пол Р. Эксмур-гарденс, 15, СЗ2». Уна пристально посмотрела на строчку с его именем, коснулась телефонной трубки, но передумала и начала расхаживать по комнате туда-сюда. Затем, решившись, быстро набрала номер. Три гудка, четыре. Уна уже подумала, что никто не подойдет, но тут гудки оборвались и женский голос сказал:
– Алло! Элисон Браунинг слушает.
– Скажите, пожалуйста, мистер Пол Браунинг дома?
– Кто его спрашивает?
Он же сказал ей, верно? Это не было бы для нее новостью. И все же…
– Я его знакомая. Он дома?
– Мой муж уже лег спать. Вы знаете, сколько сейчас времени?
Уна повесила трубку и некоторое время лежала на полу, обессиленная. Потом встала, поднялась наверх и легла в постель в своей комнате, где не спала вот уже три недели. Три недели – какой крошечный промежуток времени, ничто, вполне подходящий срок для милого приключения или небольшой интермедии в жизни. Спать не дает тревога, но не горе, и Уна в конце концов заснула.
С тех пор как Эмброуз уехал, газеты на дом не доставляли. С Рождества Уна не слышала звука, с которым толстая пачка прессы падает через щель почтового ящика на коврик у двери. Вчера вечером любой звук, донесшийся от входной двери, разбудил бы в ней надежду – но теперь уже нет.
Уна спустилась вниз и взяла одну из газет. Заголовки передовиц кричали: «Джойс жива!» и «Девушка из банка приходит в себя в больнице». Ниже была большая фотография девушки, лежащей на носилках. Но было и другое фото: мужчина стоит в саду вместе с какой-то женщиной и пожилым человеком. Этот снимок привлек внимание Уны, потому что мужчина был немного похож на Пола. Но ей подумалось, что теперь любой мужчина с задумчивыми глазами и мягкими очертаниями губ будет напоминать ей Пола. Это должно было случиться. Она отправилась в гостиную и стала читать газету, чтобы скоротать время.
«…Характер ран Алана Грумбриджа наводит полицию на мысль, что он погиб, защищая Джойс. Она пришла в себя вскоре после того, как была доставлена в больницу. Рана на ее голове оказалась поверхностной, как заверяет ее лечащий врач, а потеря памяти вызвана потрясением. Девушка не помнит о том, как в нее стреляли, так же как и о событиях прошедшего месяца, в течение которого ее и мистера Грумбриджа держали в плену в съемной комнате на третьем этаже одного из домов в северном Лондоне…»
Уна дочитала статью и перевернула страницу, ожидая приезда Эмброуза.
