— Птс!
— Молчу-молчу! Надо же, какие все чувствительные и ранимые. По яйцам не бей, про навигатор не говори…
Жан-Поль остановил машину, и мы вышли на просёлочную дорогу. И сразу погрузились в деревенскую тишину, услышали стрекотание кузнечиков, вдохнули чудесного воздуха, пропитанного ароматом луговых трав. Над нами в бесконечном синем небе полыхал золотой шар солнца, вдали виднелись лавандовые поля — визитная карточка Прованса — ещё не фиолетовые, а лишь подёрнутые нежной лиловой дымкой… От подобной красоты замирало сердце и в то же время становилось невыносимо грустно… Что я здесь делаю — в чужой стране, в какой-то глуши? Как я здесь оказалась?
Я не видела дочку уже целую неделю.
И ещё дольше — любимого мужчину.
* * *
— Нет, не может быть! — Жан-Поль пятидесятый раз повернул в замке зажигания ключ, но машина не отзывалась.
— Вот, я её сглазила. Зря похвалила.
Мы удивлённо прислушивались. Жан-Поль поворачивал ключ, дисплей на панели управления вспыхивал и тут же гас. Ничего не происходило.
— Всё понятно, нас затянуло в бермудский треугольник лавандовых полей. Смотрите, сначала у негритосов машина сдохла, теперь у нас.
— Не следует называть афро-французов негритосами, — деликатно заметил Жан-Поль.
— Кстати, почему вы сказали, что едва дождались от меня комплимента? Мне кажется, я делаю вам комплименты каждые пять минут! Хвалю ваше знание русского языка.
— И только!
— Ну, уж простите! Для меня и это — чересчур. Гораздо проще дождаться цунами посреди Техаса, чем вырвать у меня похвалу.
— Тогда я вполне счастлив. Спасибо.
Жан-Поль ещё повозился с замком зажигания. Тщетно. Наш автомобиль окончательно скопытился.
Не ожидала! Вот тебе и «Ауди»!
Какие только сюрпризы не подбрасывает жизнь.
Спутник в отчаянии хлопнул по рулю.
— Нет, скажите, неужели действительно было необходимо устраивать драку на заправке?
— Но они лезли ко мне — вся эта нечисть! Вы не врубаетесь, Жан-Поль? Я должна терпеть и улыбаться? Уж извините!
— И вы всегда абсолютно уверены в собственной правоте?
— Нет, почему же? Иногда случаются моменты затмения. Но потом я прихожу в себя, и всё становится на свои места.
— Знаете, в университете мои студенты участвовали в одном эксперименте…
— Каком?
— Это тест Соломона Аша, изучающий, как меняются суждения индивида под давлением группы.
— И что там?
— В этом классическом эксперименте участвует восемь испытуемых.
— То есть подопытных кроликов.
— Ничего сложного: студенты должны были сравнить три отрезка с эталонным и сказать, какой из трёх равен образцу. Причём ответ напрашивался сам собой, он был очевиден. Но семеро студентов являлись «сообщниками» экспериментатора и постоянно давали неверный ответ. Настоящий испытуемый отвечал последним.
— И каков результат?
— Семьдесят пять процентов студентов поддавались влиянию большинства хотя бы один раз, а двадцать пять процентов и вовсе повторяли неправильный ответ как зомби и ни разу не сказали то, что думают на самом деле.
— И зачем вы мне это рассказываете?
— А как бы поступили вы, если бы участвовали в этом эксперименте?
— Я бы просто сказала тем семерым: вот вы тупые! Откройте глаза, идиоты, и хватит нести чушь.
— Вот именно! Я так и думал. Вы принадлежите к абсолютному меньшинству людей, не поддающихся чужому влиянию. Вы всегда твёрдо уверены в своей правоте.
— Разве это плохо?
— А вдруг вы на самом деле не правы? Может быть, не следовало пинать ногами того парня на заправке?
— Ох! — вздохнула я. — Знаете, что, дорогой Жан-Польчик? Я сейчас и вам насую в три счёта, если не прекратите читать мне нотации. За мной не заржавеет.
— Насую? Не заржавеет? — задумался психотерапевт. — Подождите, где мой блокнот… Итак, что означают эти выражения? Их этимология, семантика…
О господи! Я хочу домой! К Володе!
* * *
Оставив «Ауди», мы уже третий час брели по просёлочной дороге, заросшей по обочинам буйной растительностью, и еле-еле переставляли ноги.
— Да что ж такое! Какая глухомань. Ни души. Хоть бы одна машина… Подобрали бы нас… — прохрипела я. Язык прилипал к нёбу, в горле пересохло.
Жан-Поль ободряюще сжал мою руку:
— Мужайтесь, гражданочка, в конце концов мы отсюда выберемся.
— Я вас умоляю! Уж лучше называйте Ленусиком, чем гражданочкой.
— А что? Такое симпатичное слово. Звучит ласково. Разве нет?
— Да. Но тут есть особые оттенки смысла, непостижимые для иностранца.
— Вы считаете меня тупым?
— Жан-Поль!
— Ленусик.
Несколько минут мы ползли молча, из последних сил, изнывая от жары и усталости. Мне даже не хотелось думать, как я сейчас выгляжу — замученная, с блестящим от пота лицом, с волосами, прилипшими ко лбу. Бедный Жан-Поль выглядел именно так. И всё равно оставался милым. Всплеск адреналина, пережитый во время погони, ещё больше нас сблизил. Я взяла его за руку, и мы тащились по дороге, похожие одновременно и на заблудившихся детей, и на двух старых кляч…
— Как там ваша прекрасная Женевьева справляется? — ревниво спросила я.
— Что это вы вдруг вспомнили о моей помощнице? — удивился Жан-Поль.
Просто я ни на секунду не переставала думать о собственной работе, о Татьяне, брошенной сейчас на амбразуру бизнеса. Как же она выкручивается, бедняжка? Без знаний, опыта, сноровки… Наверняка поставщики, заказчики и персонал рвут её сейчас на части, как злобные тигры антилопу, а она не в состоянии ответить ни на один вопрос. Конечно, я забросала её по почте ценными указаниями, но что с того? Она даже терминологии не знает, приходится объяснять, как ребёнку на пальцах.
— Женевьева всегда на высоте. Я совершенно не беспокоюсь за неё.
— Какая у вас была самая крупная сделка за последний год?
— Мне удалось выгодно продать несколько зданий разорившейся сети супермаркетов.
— Ого! Получили хорошие комиссионные?
— Конечно. У меня всегда хорошие комиссионные.
— Браво, Жан-Поль! А самая интересная сделка?
— Продал одному магнату замок семнадцатого века.
— Старьё, значит, впарили толстосуму?
— Смеётесь! Не старьё, а, практически, наследие ЮНЕСКО, — засмеялся Жан-Поль. — Там, конечно, грибок и плесень. Но если сделать хороший ремонт…
