— Вы никому не доверяете и поэтому не умеете делегировать полномочия.
— У меня непростой характер. Я вам противна?
— Вовсе нет! — возразил Жан-Поль. Он помолчал пару секунд, потом отправил назад чёлку, даже и не собиравшуюся падать на глаза, и тихо добавил: — Знали бы вы, насколько вы мне не противны.
— Настолько, что сегодня вы опять будете требовать у администратора гостиницы двухместный номер?
— Почему бы нет? Нам очень удобно оставаться вдвоём даже ночью. В любой момент мы можем обсудить детали поисков.
— Ну-ну, — скептически произнесла я.
Сегодня ночью в доме фермера мы ничего не обсуждали. Я валялась на кровати в полной отключке, как дохлый суслик, потому что днём протопала шестнадцать километров. Жан-Поль и мсье Арно отследили по карте наш маршрут и сообщили эту страшную цифру. Шестнадцать километров! Возможно, иногда я и пробегаю половину этого расстояния по беговой дорожке в фитнес-клубе, но ведь в кроссовках и не под палящим солнцем.
Поэтому ночью меня можно было использовать в качестве материала для запрещённых опытов, я бы всё равно не отреагировала. А сегодня? Мы с милым французом полностью восстановили силы под кровом мсье Арно. Выспались на мягких кроватях, налопались вкусной деревенской еды. Что же, опять будем ночью горячо вздыхать и возиться в метре друг от друга, не позволяя себе нарушить невидимую границу?
Как странно! Чем ближе становится Жан-Поль, чем чаще он невзначай обнимает меня за плечи, тем сильнее мне хочется вернуться в другие мужские объятия. Жан-Поль напоминает о том, чего я лишилась. Я смотрю в его красивое лицо, вижу прекрасные прозрачные глаза, чётко очерченные губы, шикарные волосы, но думаю о другом мужчине, вовсе не таком привлекательном. У того, другого, немного бандитская физиономия и бритый череп. Но мне он почему-то в миллион раз милее утончённого француза…
Нет, лучше бы сегодня мы сняли в отеле два одноместных номера. Хватит издеваться над организмом. Я очень верная и преданная. Но в тёмной комнате два голых тела притягиваются друг к другу — это физический закон. Третий закон Ньютона, если не ошибаюсь…
— Улыбайтесь, — вдруг пихнул меня локтём герой моих жарких дум.
— А? Что? — испугалась я.
— Голубушка, у вас такое лицо, словно вы сейчас достанете «калашников» и начнёте палить направо и налево. Не надо пугать людей.
— Я задумалась.
— О чём же таком вы думаете?
— Вам лучше не знать! — Я опустила глаза.
— И наденьте-ка очки.
— В десять вечера!
— Иначе вас обязательно кто-нибудь узнает. Мсье Арно ведь узнал.
— Могла ли я представить, что приеду во Францию и стану звездой криминальной хроники! — горько вздохнула я.
Глава 23
Кабаре и калиссоны
— Экс-ан-Прованс славится своими калиссонами, — заявил Жан-Поль.
О чём он говорит? Какие ещё кальсоны? Кому они нужны на юге Франции? Тут жарко, вообще-то, даже пальмы растут!
Было чудесное субботнее утро — свежее и умиротворённое, столь не соответствующее сумятице в моей душе. Мы с французом вновь бороздили бульвар Мирабо, как два патрульных катера, и показывали фотографию детей метрдотелям и официантам.
Ночь прошла отлично: я даже и не заметила, как она пролетела. Портье гостиницы, где мы остановились, сразу же обломал моего хитрого спутника, предложив ему только одноместные номера. Возможно, именно этой ночью красавчик Жан-Поль планировал наконец-то меня атаковать, ощущая каждой клеточкой тела моё к нему расположение. В половине двенадцатого он постучал в дверь номера и заявил, что нам необходимо срочно обсудить наши дальнейшие действия.
— Вы могли бы найти более хитроумный предлог для ночного вторжения. — Я едва подавила зевок. — Идите спать, Жан-Поль.
И даже не пустила беднягу на порог…
— Вы когда-нибудь пробовали калиссоны? — повторил Жан-Поль. Он остановился у кондитерского магазина. — Вот они!
Жан-Поль указал на витрину. Там за стеклом пестрели разноцветные коробочки, кулёчки и цилиндры, наполненные конфетами, мармеладом, марципановыми фигурками. Но прежде всего бросались в глаза маленькие белые ромбики, выложенные — словно великая драгоценность — на золотые блюда.
— Говорят, что калиссоны имеют форму лепестков, или лодочек, или женских глаз, — сказал Жан-Поль. — Кто что увидит. Они сделаны из миндаля и дынных цукатов, а сверху покрыты сахарной глазурью. Давайте-ка сюда зайдём.
Мы зашли в крошечный бутик. Вид его полок и витрин довёл бы до сердечного приступа любого сладкоежку — это был апофеоз кондитерского искусства. Внутри магазинчика витал густой аромат шоколада, кофе, ванили. Продавщица тут же вышла к нам с небольшим подносом, словно усыпанным белыми лепестками — так у нас бывает в мае, когда порывы ветра обрывают яблоневый цвет и гонят его по асфальту нежной пеной.
— Попробуйте, — предложили хором продавщица и Жан-Поль и замерли, ожидая моей реакции.
Я послушно отправила в рот белый ромбик.
И что? Марципан — он и в Африке марципан.
Впрочем… Возьму-ка я ещё штучку.
Девушка-продавщица и мой преданный спутник перестали дышать. Они смотрели на меня так, как смотрит молодая мать на младенца, впервые пробующего прикорм.
Я поняла, что надо соответствовать ожиданиям.
— Это изумительно! — потрясённо выдохнула я. — Божественно!
Девушка и Жан-Поль расслабились и заулыбались. Знаменитый прованский деликатес был успешно продегустирован иностранкой, тут же превратившейся в фанатку калиссонов.
— Вот, вы поняли, да? — Жан-Поль тоже сунул в рот один лепесток. — М-м-м, — простонал он, прикрыв глаза. — Обожаю калиссоны!
Продавщица тихо ликовала.
— Я куплю для вас коробочку, — сказал Жан-Поль. — Съедим потом в гостинице.
Подозреваю, сам всё и сожрёт!
По глазам вижу.
Жан-Поль заплатил за маленькую коробочку калиссонов шестнадцать евро. Дорогое, однако, удовольствие!
* * *
Я сидела за столиком уличного кафе и меланхолично рассматривала праздную публику. Французский сыщик бродил где-то неподалёку, не теряя надежды напасть на след беглецов. А я уже отчаялась. Поэтому устроилась под навесом в тени, заказала чашку эспрессо и предалась размышлениям.
Мысли плясали в голове, словно солнечные зайчики, перескакивая с одного предмета на другой, высвечивая то одну, то другую проблему.
Я вспомнила инспектора Фалардо. Наверное, он был прав, когда заподозрил, что причиной Наткиного бегства стало моё педагогическое убожество. Я плохая мать. Сейчас, вместо того чтобы метаться по улицам Экс-ан-Прованса, как это делает Жан-Поль, хватая прохожих за руки, подсовывая им фотографию наших ребят, я сижу, спокойно пью кофе и обдумываю, как составить шпаргалку для Татьяны. Завтра приезжают партнёры из Минска. Не хочется, чтобы моя дура-заместительница запорола ещё одну сделку. Необходимо подробно написать, что и как она должна говорить и делать.
