– Сергей, Макар! Вы о чем, разрешите осведомиться?
Бабкин ухмыльнулся и довольно потер руки:
– Идея проста. Женщине нужно спрятаться по дороге от точки А до точки Б. Вопрос: где она может найти укрытие, если известно, что в точке А ее могут застрелить с вероятностью девяносто процентов, а в точке Б застрелят почти наверняка?
– Ты забыл добавить, что еще ей нельзя оставаться на самой линии, соединяющей точку А с точкой Б, – напомнил Илюшин.
Леонардо выслушал задачу и кивнул:
– Я понял ваше решение. Вы хотите, чтобы она по дороге спряталась в контейнер.
Илюшин согласно кивнул:
– Именно так! Потому что больше ей деваться некуда.
– Спряталась, – пробасил Сергей, – и закрылась изнутри.
Глаза Бенито вспыхнули. Он понял, что они задумали.
– Я скажу отцу, что она пойдет в полицию, если он пристрелит меня. И даст показания!
– Вопрос, проймет ли это твоего папашу!
– Позволю себе заметить, что вопрос не в этом, – снова вмешался Леонардо. – Как вы хотите дать понять женщине, что нужно спрятаться? И где именно? Вот в чем главная проблема! Ее выпускают, она идет к лодке, как ей велели. По сторонам десятки пронумерованных дверей. Назовите хоть одну причину, почему она должна броситься к одной из них?
Он был убежден, что его вопрос поставит сыщиков в тупик. И с недоверчивым изумлением увидел на их лицах улыбки.
– Как ни странно, именно в этом проблемы нет вовсе, – весело сказал Илюшин.
– Неужели?
– Ага, – подтвердил Бабкин. – Видишь ли, Леонардо, у нас есть один фильм.
– Фильм! – эхом откликнулся ошеломленный итальянец.
– «Место встречи изменить нельзя».
– Нельзя!
– Да, это название. В этом фильме есть сцена, где заложник идет по коридору. И вдруг видит на двери портрет своей возлюбленной. Он понимает, что его спасение – за этой дверью, и как только отключается свет, кидается туда. Понимаешь?
Леонардо по-птичьи округлил глаза.
– Правильно ли я понял, что вы хотите использовать эпизод из вашего фильма, чтобы заставить Викторию спрятаться в контейнере?
– Точно!
Переводчик уставился перед собой, нервно облизывая губы.
Зато Бенито было что сказать. Он вскочил и нервно прошелся вокруг стола, пылко жестикулируя:
– Слушайте вы, двое! Изображение на двери – это же чертовски зыбкое основание, чтобы за ней спрятаться!
– Нормальное! – заверил Илюшин. – Надо только правильно подобрать рисунок.
– А что, если она не поймет ваших намеков? – воскликнул парень.
– Исключено! В России каждый человек старше тридцати смотрел этот фильм.
– А если все-таки…
– Тогда пусть помирает! – рявкнул выведенный из терпения Бабкин. – Туда ей и дорога, если она не знает классику отечественного кинематографа!
– Э-э-э… – проблеял Леонардо. – Сергей, это тоже переводить? Про классику и кинематограф?
– Непременно, – ответил за него Илюшин. – Глядишь, в парне проснется тяга к образованию. Не ознакомился вовремя с Феллини – получи пулю в лоб.
– У вас весьма своеобразный юмор, Макар, – заметил Леонардо, бочком отодвигаясь от него. – К тому же мне непонятно, как вы собираетесь привлекать внимание заложницы. Ведь если рисунок на двери – кстати, когда вы успеете его нанести? – окажется слишком ярким, у синьора Раньери непременно возникнут подозрения!
– Значит, он должен быть таким, чтобы его заметила и поняла только Вика.
– И что же это может быть?!
Глава 18
1
Солнце нижним краем коснулось воды и распустилось в ней, как малиновое варенье в чае, окрасив розовым.
Вику вытащили из лодки, сдернули с головы мешок. В первую минуту она зажмурилась – слепящий диск простреливал зрачки злыми белыми стрелами.
Но когда она вновь открыла глаза, солнце больше не жгло их. Оно повисло над самым горизонтом, как огромное красное яблоко, готовое упасть в подставленную прохладную ладонь венецианской лагуны.
– А ну держись, красавица!
Вика вздрогнула и отшатнулась. Человек, обращавшийся к ней, говорил по-русски. Снова галлюцинации?!
Но последние три часа Вика провела в полном сознании. После укола, отключившего ее так же быстро, как и в первый раз, она пришла в себя в каком-то техническом строении. Над ней нависали провода, где-то шумели машины – невероятный звук для Венеции! – и после недолгих размышлений она пришла к выводу, что ее держат в подсобке на каком-то заводе.
Проверить эту догадку ей не удалось. Вика задремала от усталости и страха, а когда проснулась, ей милосердно дали напиться, отвели в туалет, а потом нахлобучили на голову мешок, связали и снова куда-то повезли.
«Только бы не топить, только бы не топить», – молилась она про себя, лежа на дне моторки и всем телом ощущая вибрацию. Вдруг вспомнилось, как Бенито заявил: «У вас буль-буль делает собака!»
Утопят ведь, как несчастную псину, со страхом подумала Вика. Камень на шею, ноги в цемент – и бултых.
Тут лодка ударилась о берег, и ее вытащили наружу.
Руки были связаны, шея затекла, но Вика все-таки ухитрилась изогнуться так, чтобы взглянуть на своего сопровождающего, поддержавшего ее за локоть, чтобы она не упала на песке. Русский? Здесь?!
Вика узнала его с первого взгляда. Это был человек с фотографии в кофейне Раньери. Лет на двадцать старше, но, без сомнения, это был он.
У него и в жизни оказались такие же синие глаза, как на снимке. Щеки запали, проступили на лбу морщины, похожие на волнистую линию гор, зато кожа на голове казалась туго натянутой на череп. Старик был тощ, но довольно крепок, судя по хватке на ее локте.
– Кто вы такой? – тихо спросила Вика. – Куда меня привезли? Казнить?
– Бог с тобой, милая, – изумился тот. – Ты ж не леди Винтер! Выдадут тебя твоему дружку, и пойдешь на все четыре стороны.
Ее охватила слабость.
– Какому еще дружку?
– Что?
Она шептала так тихо, что старик не расслышал и склонился к ней.
– Что за дружок?
Ответить голубоглазый проводник не успел: к ним подошел Франко.
– Шевелись! – он пихнул ее под колени. Вместо того чтобы идти, Вика чуть не упала.
– Эй, эй! – старик вскинул ладонь. – Полегче!
Он помог ей устоять на ногах и придержал, когда она неуверенно двинулась вперед. «Разыгрывают хорошего полицейского и плохого», – подумала Вика. Но все равно была благодарна своему провожатому.
