Большая Синди постучала и открыла дверь.
– У нас проблемы, мистер Болитар, – произнесла она.
В комнату хлынул жуткий, но хорошо знакомый запах.
– Какого дьявола… – начал Майрон.
– Прочь с дороги, чертово отродье! – рявкнул кто-то за спиной Синди.
Майрон попытался разглядеть, кто это, но Большая Синди заслоняла ему обзор, словно солнечное затмение. Наконец она отступила в сторону, и в кабинет ворвалась та самая парочка копов в штатском, которую они видели в суде. Старший, лет пятидесяти с лишком, с мутным взглядом и физиономией человека, которому осточертело все на свете: один из тех типов, которые всегда выглядят небритыми, даже если только что побрились. Рукава плаща едва доходили ему до локтей, а на ботинках красовалось больше вмятин и морщин, чем на бейсбольном мяче после матча. Второй был помоложе, но, как говорится, без слез не взглянешь. Майрону он напомнил увеличенные снимки педикулеза, которые печатают в медицинских справочниках. Молодой коп щеголял в светло-сером костюме с жилеткой – прямо-таки полицейский-денди! – и пестром галстуке в духе «Луни Тьюнс», модном году так в 1992-м.
Крепкий запах начал оседать на стенах.
– Обыск, – пробурчал старший. Он не жевал во рту сигару, хотя она просилась ему в рот. – И не надо орать: «Вы не имеете права». Мы сотрудничаем с Майклом Чэпменом, Северный Манхэттен, если что не так, звоните ему. А теперь уберите свою чертову задницу с кресла и не мешайте работать.
Майрон сморщил нос:
– Господи, кто из вас надушился одеколоном?
Педикулезный коп покосился на напарника. Его взгляд ясно говорил: я готов лечь за товарища на амбразуру, но не вешайте на меня еще и этот запах. Понятное дело.
– Заткни пасть, – буркнул старший. – Меня зовут детектив Уинтерс…
– Правда? Мама назвала вас Детективом?
Глубокий вздох.
– …а это детектив Мартинес. Топай отсюда, умник.
У Майрона запершило в горле.
– Уинтерс, мой вам совет: никогда не пользуйтесь одеколоном для бортпроводников.
– Проваливай, остряк!
– Серьезно, как он называется? Жидкость для полировки?
– Да ты просто комик, Болитар. Когда я вижу таких шутников, всегда жалею, что они не развлекают тюремный персонал в Синг-Синг.
– Вы вроде уже делали тут обыск?
– Делали. А теперь займемся бухгалтерией.
– Может, он справится один? – Майрон ткнул пальцем в Педикулезного.
– Что?
– Этот запах потом сто лет не выветрится.
Уинтерс вынул пару латексных перчаток, чтобы не оставить отпечатков пальцев. Он натянул их с демонстративным видом, пошевелил пальцами и усмехнулся.
– Хотите, чтобы я нагнулся и раздвинул ягодицы? – Майрон подмигнул.
– Нет.
– Черт, а я уже надеялся на новое свидание.
Хотите взбесить копа? Используйте «голубой» юмор. Майрон еще не встречал полицейского, который не был бы ярым гомофобом.
– Мы устроим здесь побоище, приятель! – прорычал Уинтерс.
– Сомневаюсь, – возразил Майрон.
– То есть?
Майрон встал и потянулся к одному из стеллажей.
– Эй, здесь ничего нельзя трогать!
Не обращая на него внимания, Майрон достал маленькую видеокамеру.
– Просто хочу запечатлеть ваши действия. Сейчас столько мошенников в погонах, а мы не хотим недоразумений. – Он включил камеру и направил на детектива. – Не так ли?
– Верно, – ответил Уинтерс, глядя прямо в объектив. – Никаких недоразумений.
Майрон приник к видоискателю.
– В кадре вы как живой. Когда будем просматривать запись, наверняка почувствуем запах.
Педикулезный с трудом подавил улыбку.
– Пожалуйста, не мешайте нам работать, мистер Болитар, – произнес Уинтерс.
– Конечно. Мистер Покладистый – так меня прозвали в детстве.
Обыск заключался в том, что копы брали все бумаги, какие попадались им под руку, и укладывали в картонные коробки. Они совали свои латексные лапы в каждую щель, и Майрону казалось, что их пальцы бегают прямо по его телу. Странная это вещь – виновность. Он знал, что с бумагами все в порядке, но все равно чувствовал себя жутко уязвимым.
Майрон передал камеру Большой Синди и стал звонить клиентам, оставившим агентство. Большинство не брали трубку. А кто брал, отвечали уклончиво. Майрон не настаивал, зная, что малейший напор вызовет ответную агрессию. Он просто сообщил, что вернулся к работе и готов встретиться в любое время. Бывшие клиенты только мямлили и хмыкали. Ничего удивительного. Потребуется время, чтобы вернуть их доверие.
Копы закончили работу и удалились, не попрощавшись. Что за манеры!.. Майрон и Большая Синди посмотрели на закрывшийся лифт.
– Трудновато будет, – заметил Майрон.
– Что?
– Работать без бумаг.
Синди расстегнула сумочку и показала компьютерные диски.
– Все здесь.
– Все?
– Да.
– Ты скопировала всю информацию на диски?
– Да.
– Письма, корреспонденция – я понимаю, но мне нужны контракты…
– Здесь все, – повторила она. – Я купила камеру и скопировала каждую бумажку в офисе. Резервные данные хранятся в депозитном ящике в «Ситибанке». Я обновляла диски каждую неделю. На случай пожара и другого форс-мажора.
Она расплылась в улыбке, и на этот раз Майрону почти удалось не вздрогнуть.
– Большая Синди, ты – удивительная женщина.
Хотя ее лицо было размалевано, как маскарадная маска, ему почудилось, что она покраснела.
Зазвонил телефон внутренней связи. Синди сняла трубку.
– Да? – Ее лицо стало серьезным. – Да, пропустите.
– Кто это?
– Вас хочет видеть Бонни Хейд.
Большая Синди провела вдову Хейд в кабинет. Майрон стоял за своим столом, не зная, как себя вести. Он надеялся, что она сама сделает первый шаг, но этого не произошло. Бонни Хейд отпустила длинные волосы, и на секунду ему показалось, что он снова перенесся в Дьюк
[8]
. Клу и Бонни сидели на кушетке в подвале студенческой общаги рядом с бочкой пива, на Бонни был серый свитер, она поджала ноги по-турецки, а Клу обнимал ее за плечи.
Майрон сглотнул комок в горле и шагнул к ней. Бонни отшатнулась и закрыла глаза. Она остановила его движением руки, словно не могла вынести близости Майрона. Он застыл на месте.
