– А теперь наша очередь, – добавил Майрон.
– Да.
– Все-таки она что-то от меня скрывает.
– Я знаю. – Секретарша кивнула.
– Ты не знаешь что?
– Нет, – ответила она.
Майрон откинулся в кресле.
– В любом случае мы ее спасем, – заключил он.
В восемь вечера позвонил Уиндзор.
– Встретимся дома через час. У меня для тебя сюрприз.
– Я не в настроении для сюрпризов.
В трубке послышались гудки.
«Замечательно».
Майрон снова попытался дозвониться Эф-Джею. Тишина. Ему не хотелось ждать. Эф-Джей был ключевой фигурой, теперь он знал это наверняка. Но что можно сделать? Уже поздно. Лучше отправиться домой, получить обещанный сюрприз, что бы это ни было, и улечься спать.
В половине девятого в метро было еще полно народу: час пик в Манхэттене затягивался до позднего вечера.
«Люди слишком много работают», – подумал Майрон.
Он вышел на улицу и направился к «Дакоте». Вчерашний привратник был на месте. Ему дали указание пускать Майрона в любое время – фактически он уже стал жильцом «Дакоты», – но привратник при виде его все равно скорчил физиономию, словно от дурного запаха.
Майрон поднялся на лифте, достал ключ и открыл дверь.
– Уиндзор?
– Его нет.
Он обернулся. На него, улыбаясь, смотрела Тереза Коллинз.
– Сюрприз, – пропела она.
У Майрона перехватило дыхание.
– Ты уехала с острова?
Тереза взглянула в стоящее рядом зеркало и снова повернулась к нему.
– Как видишь.
– Но как…
– Не сейчас.
Она шагнула к нему, и они крепко обнялись. Майрон ее поцеловал. Их пальцы лихорадочно возились с пуговицами, молниями и застежками. Никто не произносил ни слова. Потом они перешли в спальню и занялись любовью.
Когда все закончилось, оба лежали в спутанных простынях, тесно прижавшись друг к другу. Щекой Майрон ощущал мягкость ее груди и слышал, как стучит ее сердце. Грудь слегка вздрагивала, и он понял, что Тереза плачет.
– Расскажи мне, – попросил он.
– Нет. – Тереза погладила его по волосам. – Почему ты уехал?
– Мой друг попал в беду.
– Звучит благородно.
«Опять это слово…»
– Мы вроде договорились этого не делать, – напомнил он.
– Ты недоволен?
– Наоборот. Просто странно, что ты передумала.
– А это имеет значение?
– Думаю, нет.
– Она снова погладила его по волосам.
Майрон лежал, закрыв глаза и не шевелясь, наслаждаясь нежной кожей под своей щекой, поднимая и опуская голову в такт ее телу.
– Твой друг в беде, – повторила она. – Это Эсперанса Диас.
– Уиндзор тебе рассказал?
– Прочла в газетах.
Он продолжал лежать с закрытыми глазами.
– Расскажи мне об этом, – попросила Тереза.
– На острове мы почти не разговаривали.
– Да, но это было там, а теперь мы здесь.
– И что?
– То, что ты не в лучшей форме. Я просто хочу дать тебе передышку.
Майрон улыбнулся:
– Все дело в устрицах. На острове были устрицы.
– Ну так расскажи.
Он рассказал. Все. Она гладила его по волосам. Задавала вопросы, как заправский интервьюер. Это заняло почти час.
– Ничего себе история, – протянула Тереза.
– Да уж…
– Тебе больно? Я про синяки.
– Да. Но я крепкий парень.
Она поцеловала его в макушку.
– Нет, – прошептала Тереза. – Не очень.
Какое-то время они лежали молча.
– Я слышала об исчезновении Люси Майор, – заговорила Тереза. – По крайней мере на второй волне.
– На второй волне?
– Да, когда у Майоров появились деньги и они устроили большую кампанию по поискам дочери. Прежде это было не бог весть какое событие. Подумаешь, восемнадцатилетняя девушка сбежала из дому. Обычное дело.
– Ты помнишь детали?
– Нет. Я не рассказываю о таких фактах. И не только потому, что это может кого-нибудь задеть.
– А почему?
– Потому что это вызывает отторжение, – объяснила она.
– «Отторжение»?
– Да.
– Ты имеешь в виду – у родителей?
– Нет, у публики. Люди блокируют все, что касается их детей. Они отторгают такие новости, потому что это слишком болезненно. Говорят себе, что с ними такого не случится. Что Бог не допустит. Что должна быть какая-то причина. Помнишь, пару лет назад был случай с Луизой Вудворд?
– Няня, которая убила ребенка в Массачусетсе?
– Да. Хотя судья назвал это смертью по неосторожности. Публика упорно искала причины в семье, даже те, кто считал няню виновной. Они говорили, что мать не должна была работать. Никого не волновал тот факт, что она работала только на полставки и каждый день приходила домой во время ленча, чтобы покормить малыша. Мнение общества было однозначно: это ее вина. И отца тоже. Ему следовало лучше выбирать няню.
– Я помню, – пробормотал Майрон.
– То же самое в случае с Майорами. Если бы Люси правильно воспитывали, она бы никогда не сбежала из дому. Вот что я называю отторжением. О таких ситуациях слишком больно думать, и ты это блокируешь. Убеждаешь себя, что защищен от подобных неурядиц.
– По-твоему, в истории с Майорами такого не было?
– Ты о чем?
– Может, родители Люси Майор сами были частью проблемы?
– Это не важно. – Голос Терезы стал очень тихим.
– Почему ты так думаешь?
Она молчала, но ее дыхание стало неровным.
– Тереза?
– Иногда, – проронила она, – виноваты родители. Но это ничего не меняет. По твоей вине или чьей-то еще, но ребенок пропал, и только это имеет значение.
Пауза грозила затянуться, и Майрон ее прервал.
– Ты в порядке? – спросил он.
– Да.
– Софи Майор сказала, самое худшее – ничего не знать.
– Она ошибается, – возразила Тереза.
Майрон хотел что-то добавить, но Тереза вылезла из постели. Когда она вернулась, они снова занялись любовью – медленной и горько-сладкой, как в песне, с чувством опустошенности, с желанием зацепиться за что-то в этом мире или хотя бы забыться на время.
