– Может, дома, а может, и нет, – ответил мистер Олсон. – Если дома, то не хочет открывать. Здесь были репортеры, фотографы, бог знает кто еще. Чего они только не выдумывали, чтобы прорваться, но я стоял насмерть.
– Вы молодец. Но я же друг, вы знаете.
– Я знаю, что вы были другом прошлой ночью. Но это не значит, что вы остались им сегодня. Она в беде.
– А я пытаюсь вытащить ее из беды. Откройте дверь, и я…
– Не открою.
Он произнес эти слова столь жестким и бескомпромиссным тоном, что Фокс не удержался от усмешки.
– Мистер Олсон, – заметил он, – сразу видно, что вы добрый человек, переживаете за жильцов и расположены к мисс Дункан. Но мне еще не приходилось слышать такого твердого «нет». За этим кроется больше, чем бескорыстное стремление защитить невинную бедняжку от вторжений. Сколько вам дал мистер Клифф? Двадцатку? А может, даже пятьдесят? Готов спорить, он дал пятьдесят долларов. А ну, мигом наверх! Скажите мисс Дункан, что ее желает видеть мистер Фокс. – Его рука скользнула во внутренний карман пиджака. – А не то окажетесь в кутузке, уж я постараюсь.
У Олсона хватило духу прорычать:
– Стой где стоишь.
– Стою. А ты живо наверх!
Олсон ушел. Через две минуты он вернулся, неохотно впустил Фокса и застыл у подножия лестницы, провожая его взглядом.
– Власть денег просто пугает, – заявил Фокс Эми, когда очутился в ее гостиной и дверь за ним закрылась. – Можно подумать, что вы – Джульетта, а Олсон – ваша кормилица. Вице-президент «Пи энд би» его подкупил! Вы были на похоронах?
Эми кивнула. Она была одета в простое темное шерстяное платье и совсем не накрашена. Бледное лицо казалось измученным.
– Я присутствовала только на службе, на кладбище не пошла. Это было ужасно… Я имею в виду, вообще… Со мной такого прежде не случалось. После смерти мамы я очень грустила, намного больше, чем теперь, но настолько плохо мне не было… Она умерла так… так тихо. Вчера какая-то женщина из «Газетт» предложила мне триста долларов за то, чтобы снять меня лежащей на полу… будто бы без сознания, как тогда… Прямо там, на заупокойной службе…
Ее даже передернуло.
– Им надо чем-то потчевать публику, – философски рассудил Фокс. – Конечно, я не жду, что вы обрадуетесь возможности побыть коронным блюдом… – Он так и стоял посреди комнаты, не снимая пальто. – А от блюстителей закона что-нибудь слышно?
– В четыре часа я встречаюсь с мистером Коллинзом у окружного прокурора. – Эми иронически усмехнулась: – А я-то вообразила, что хочу стать сыщицей. – Она нервно сплела пальцы, лежащие на коленях. – Должно быть, я… трусиха. Все вокруг глазеют, задают вопросы… Я боюсь поднять глаза на встречного, когда хожу по улицам… Разозлиться бы как следует – а я дрожу от страха, и у меня подгибаются колени…
– С этим нелегко справиться, – посочувствовал Фокс, потрепав ее по плечу. – Учитывая, что вы недавно отключилась от удара железной гирей и очнулись рядом с трупом. А ваш кузен Фил присутствовал на службе?
– Да. И это тоже было ужасно. Людей пришло море, многие знали дядю всю жизнь. Такие важные, скорбные лица – но ни одно не выражало искреннего горя или грусти, ни одно. Конечно, дядю нельзя было назвать приятным человеком, но ведь он умер и люди, которые знали его лучше всех, собрались проводить его в последний путь… – Эми махнула рукой, недоговорив. – И прямо там, пока гроб водружали на катафалк, ко мне подошли мистер Остин, мистер Фрай и мисс Йейтс и попросили в два часа прийти на собрание… Они состоят в опекунском совете и собираются подписывать какие-то бумаги. Я тоже им понадобилась: они боятся, что Фил может устроить скандал, и воображают, будто я сумею его утихомирить…
– Сейчас ровно два.
– Я не пойду.
– Что ж, Фил ведь не бросает бомбы. Собрание состоится на фабрике?
– Да.
Фокс хмуро посмотрел на нее:
– Вы чересчур сгущаете краски. Само собой, не слишком приятно, когда тебя подозревают в убийстве собственного дяди – со всеми вытекающими отсюда последствиями. Но нет ничего возмутительного в том, что опекунский совет собирают в день похорон. Совсем напротив. Артура Тингли его деликатесы уже не интересуют, но тех, кто еще жив, – даже очень. Выше нос! Мы с вами еще поцелуемся на вашей свадьбе, какую бы роль я в тот день ни исполнял. – Фокс подошел к двери и обернулся. – Кстати, вы говорили, что дядя звонил вам вечером во вторник, незадолго до шести. Затем вы пошли в спальню и на часок прилегли. Не помните, шел ли дождь, когда вы повесили трубку? Вы не выглядывали в окно?
– Не знаю. Кажется, выглядывала. А что, разве я упоминала про дождь?
– Упоминали.
Эми задумалась.
– Но это относилось к тому времени, когда я вышла на улицу. Я что-то не припоминаю…
– То есть вы не помните, шел ли дождь, когда вы пошли в спальню и прилегли?
– Да. Впрочем, если я утверждала… А что, это имеет какое-то значение?
– Вряд ли. Может, вы этого и не говорили… Просто у меня сложилось такое впечатление. – Фокс открыл дверь. – Не хорохорьтесь у окружного прокурора и во всем слушайтесь Коллинза. И вот еще что: ни слова про ту анонимку. Прибережем ее на сладкое.
Глава одиннадцатая
Старинные часы на стене над старинным столом с выдвижной крышкой показывали два часа двадцать пять минут.
Поскольку снова была та же смена, с восьми до четырех, в кабинете дежурили полицейские, которых Фокс уже видел во время предыдущего визита на фабрику. Толстяк торчал у окна, спиной к двери. Широкоплечий детина стоял возле сейфа, сурово обводя взглядом четырех человек, занимавших стулья, расставленные в центре кабинета: Филипа Тингли, Сола Фрая, Г. Йейтс и франтоватого коротышку с лысиной и аккуратными седыми усиками.
Собственно, последний – адвокат Чарльз Остин – и настоял, чтобы собрание, несмотря на мрачные обстоятельства, было проведено именно в этот день и именно в этом кабинете. Он был непреклонен. Тридцать лет назад в этой самой комнате его старший партнер, ныне покойный, огласил завещание отца Артура Тингли, поэтому она как нельзя лучше подходила для скорбной церемонии, к проведению которой его призывал долг. Итак, он приступил к делу.
В настоящий момент мистер Остин был вне себя от возмущения. Возмутил же его, естественно, отказ полицейских удалиться из кабинета. Уже через минуту он вскипел снова, на сей раз вознегодовав из-за внезапного вторжения нежданного посетителя, который просто открыл дверь и вошел. Мистер Остин яростно прошипел:
– Это непростительно! Господи, неужели вы не способны умерить свою алчность даже перед лицом смерти? Воистину, мистер Клифф, ваше поколение, прислушивающееся лишь к мнению финансовых воротил, утратило всякую совесть…
Остальные молча слушали. Когда он утих, чтобы перевести дыхание, мисс Йейтс взглянула на незваного гостя и сухо заметила:
