* * *
Едва погрузившись в сон, Настя вдруг проснулась: ей показалось, что открылась дверь, соединяющая ее номер с номером Короткова. Так и оказалось: Юркин силуэт маячил на фоне окна.
– Ты чего? – испуганно спросила она.
– У тебя обезболивающее есть? – страдальческим голосом проговорил Коротков. – Какое-нибудь посильнее. Зуб запарил, начал болеть после обеда, я думал, сам пройдет, а он разошелся вовсю, заснуть не могу.
– Так ты поэтому был такой злой? – догадалась Настя. – Чего ж сразу не сказал?
Она зажгла бра и потянулась за халатом, лежащим в ногах.
– Я надеялся, что успокоится, не в первый же раз. А он уже дергать начал, – пожаловался Юрий, деликатно отступая в ту часть гостиной, из которой не просматривалась спальня.
– Дергать? Иди одевайся быстро! – скомандовала Настя. – Сейчас узнаем, где здесь круглосуточная стоматология.
– Да откуда здесь круглосуточная…
– Город – почти миллионник, наверняка есть! Хотя бы коммерческая должна быть.
– Я не поеду! – Коротков не на шутку испугался. – Дай таблетку, лучше две, и все пройдет.
– Не пройдет, – зловеще пообещала она. – Если дергает, то точно не пройдет, только хуже станет. Давай, Коротков, не трусь, укольчик сделают – и ничего не почувствуешь.
Настя позвонила портье, которая, судя по голосу, крепко спала, выяснила, куда можно обратиться среди ночи с острой зубной болью, и попросила вызвать такси. По длинному гостиничному коридору Коротков плелся за ней, как овца, которую ведут на заклание. Машина уже ждала их у входа, водитель, услышав адрес, понимающе кивнул:
– Знаю. Минут пять – и будем на месте, сейчас дороги пустые.
Настя почему-то была уверена, что ночью в дежурной стоматологии пациентов не будет. Как же она ошибалась!
– А ты как думала! – невесело усмехнулся Коротков. – Все же умные. В частных клиниках принимают только по записи, никто не ждет, но дорого. А здесь или бесплатно, или дешево, поэтому днем не протолкнешься, и по записи идут, и с острой болью. Никому неохота в очереди сидеть, вот и приходят ночью, когда народу поменьше.
В коридоре имелось почему-то только два стула, на одном сидел мужчина лет тридцати пяти, на другом пожилая женщина. Еще трое мужчин разного возраста с выражением невыносимого страдания на лицах подпирали стены. Дверь кабинета врача открылась, вышла девушка, один из стоящих мужчин, судя по возрасту, ее отец, тут же подхватил ее под руку и повел к выходу. Настя облегченно вздохнула: значит, перед ними не пять человек, а только четыре. Выглянувшая медсестра пригласила следующего, пожилая дама поднялась со стула и проследовала в кабинет, ее место тут же занял один из стоящих мужчин. Второй, не успевший сесть, кинул на счастливчика взгляд, полный ненависти, получив в ответ от более удачливого конкурента самодовольную улыбку. Коротков легонько толкнул Настю в бок и шепотом заметил:
– А вот интересно, что было бы, если бы тот, который остался стоять, попросил того, который сел, уступить ему место?
– Он был бы послан, – прошептала в ответ Настя. – Но вообще это любопытный феномен, ты прав. Есть такая штука, как очередь. Люди, которые в нее встают, как бы договариваются между собой о порядке, в котором они намерены получить определенную услугу. И всегда есть такие, которые пытаются пролезть без очереди. Это всех возмущает, может начаться конфликт, даже до драки дело доходит. Но мы всегда, становясь в очередь, заранее закладываемся на то, что кто-нибудь захочет порядок нарушить. А вот с занятием места ситуация совершенно другая. Никому даже в голову не придет попросить уступить место для себя. Я не имею в виду ситуацию, когда место нужно старику, инвалиду, или женщине с ребенком, или беременной. Тут все понятно, и просить не надо, часто сами уступают. А вот так, как сейчас: два мужика примерно одного возраста, оба не инвалиды. Или две женщины-ровесницы…
Она запнулась. Какая-то мысль мелькнула и тут же исчезла. Мысль тревожная, но неоформленная.
– И что женщины-ровесницы? – нетерпеливо спросил Коротков, которому все равно было, о чем говорить, лишь бы отвлекаться от боли и от страха перед стоматологическими инструментами.
– Социальная норма: «место занимает пришедший первым», – пробормотала Настя, пытаясь ухватить за хвост ускользающую мысль.
Она вспомнила, в какой книге читала об этом, и понимала, что внезапное чувство тревоги связано именно с этой книгой. Но в чем суть? Социальный психолог Стэнли Милграм… Восьмидесятые годы… Эксперимент состоял в том, что группе студентов предлагалось проехать в метро и просить у сидящих людей позволения занять их место. Вежливо, но настойчиво. Результаты эксперимента показали, что примерно половина тех, к кому обращались с подобной просьбой, спокойно вставали и уступали место. Но куда более важным оказался еще один вывод: самым сложным было не уговорить незнакомых людей выполнить просьбу, а набраться наглости обратиться к ним и свою просьбу озвучить. Это означало, что социальная норма «место занимает пришедший первым» укоренилась в людях настолько глубоко, что ее нарушение требует значительных волевых усилий.
Да, наблюдение любопытное, вывод интересный, но откуда чувство тревоги? Какое отношение проблема занятого стула имеет к делу Милюковой? Или не к делу Милюковой? А к делу о чемодане? Виктор Егоров сказал, что Загребельный был у следователя Донниковой, но она, предупрежденная оперативником, начала задавать вопросы, которые Андрею Александровичу отчего-то не понравились. Во всяком случае, посреди допроса Загребельный вдруг заторопился, извинился и спросил, можно ли ему прийти завтра, потому что ему срочно надо… Следователь, конечно же, согласилась перенести допрос на другое время. Сам Егоров связался и с Краснокаменском, где, согласно паспорту, родился владелец чемодана, и с Тверью, где он проживал в настоящий момент. Полученные им сведения вызывали большие сомнения в том, что этот человек мог себе позволять на протяжении двадцати лет покупки вещей от Ларри Соррено: Загребельный жил более чем скромно, имел судимость и отбывал срок за мошенничество, в последнее время официально нигде не работал, ибо никакой востребованной профессией не владел, ни к какой крупной преступной группировке не примкнул, то есть источник его доходов не установлен. Одним словом, понятно, что владелец чемодана и вещей – не Загребельный, но к проблеме «кто первый встал – того и тапки» все это отношения не имеет.
Дверь кабинета снова распахнулась, но вместо пожилой дамы, которую Настя ожидала увидеть, вышел мужчина, тоже немолодой. И медсестра, пригласившая следующего пациента, была другой. «Там двое врачей принимают, – догадалась Настя, повеселев. – Значит, очередь пройдет быстрее, чем я ожидала».
– Очередь к стоматологу – это как раз тот случай, когда хочешь, чтобы она никогда не закончилась, – пробурчал Коротков.
Ждать, в конечном итоге, пришлось все-таки довольно долго, но, наконец, и Юра скрылся в кабинете. Настя умирала от желания спать. Теперь на стуле сидела только молодая женщина, пришедшая после них, второй стул был свободным, Настя села, прислонилась затылком к стене и тут же задремала. Небо за окном в конце коридора посерело, скоро рассвет. Если она не поспит хоть немного, работник из нее днем получится аховый. А может, договориться с Коротковым и вообще не работать один день? Что там осталось-то? Все вопросы он вроде бы уже решил, всю информацию собрал. Нужно, наверное, сегодня позвонить брату и сказать, что они закончили и возвращаются в Москву. Господи, как все надоело! Как хочется прийти домой, в свою маленькую квартирку на Щелковском шоссе, задернуть шторы, выключить телефоны, лечь в свою постель, подбить поудобнее свою подушку, накрыться своим одеялом и спать, спать, спать… «Лечь бы на дно, как подводная лодка, и позывные не передавать…»
