Эвери свернул на Бэнбери-роуд и по ней добрался до пересечения с улицей, где они с Сэрой прожили первый год после свадьбы. В квартире сейчас было темно. Стоя напротив нее, он пытался уловить в этом доме, как и в себе самом, какие-то признаки сентиментальных чувств – привязанности, любви или хоть чего-нибудь, что объясняло бы их женитьбу, но не находил ничего, потому что, как он теперь понимал, ничего не было с самого начала. Он отчаянно всматривался, вспоминал, стремясь понять побуждения юности, но их словно не существовало. Он вглядывался в пустой дом и потому поспешил вернуться туда, где жил Лейсер.
– Хороший фильм? – спросил Джонсон.
– Неплохой.
– А я думал, ты отправился на прогулку, – заметил Холдейн, поднимая взгляд от кроссворда.
– У меня изменились планы.
– Кстати, об оружии Лейсера, – сказал Холдейн. – Как я понял, он предпочитает три-восемь?
– Да. Только теперь это называется девятимиллиметровым пистолетом.
– После того как вернется, пусть начинает носить его с собой. Куда бы ни отправился. Без патронов, разумеется. – Он посмотрел на Джонсона. – В особенности когда начнет реальные тренировки с передатчиком. Пистолет всегда должен быть при нем. Нам нужно, чтобы без него он чувствовал себя потерянным и уязвимым. Я уже договорился, чтобы оружие доставили, Эвери. Найдете его у себя в спальне вместе с кобурами разных форм и размеров. Вероятно, вам придется ему все объяснить.
– А почему не вам самому?
– Нет, лучше, если это сделаете вы. У вас с ним установились приятельские отношения.
Эвери поднялся наверх и позвонил Сэре. Как выяснилось, она отправилась пожить к маме. Разговор у них получился очень формальным.
Лейсер набрал номер Бетти, но никто не ответил. Почувствовав облегчение, он зашел в ювелирный магазин у станции, который работал по воскресеньям, и купил миниатюрные каретку и лошадок из золота, которые крепились к браслетам с амулетами. Обошлось ему это в одиннадцать фунтов – почти такую же сумму он получил в виде отпускных. Он попросил отправить покупку заказной бандеролью по ее адресу в Саут-Парке. К посылке приложил открытку: «Вернусь через пару недель. Веди себя хорошо». И машинально расписался «Ф. Лейсер», но понял ошибку, зачеркнул подпись и поставил простое – «Фред».
Он еще немного прошелся, подумывая не снять ли на ночь девушку, но в конце концов остановился в номере привокзального отеля. Спалось ему плохо – мешал шум улицы. Утром он снова позвонил Бетти, но она не отвечала. Впрочем, он положил трубку слишком рано, можно было подождать ответа и подольше. Позавтракав, он купил воскресные газеты, вернулся в номер и до самого обеда читал отчеты о вчерашних футбольных матчах. Ближе к вечеру отправился на прогулку – это вошло у него в привычку, – бесцельно блуждая по Лондону, сам не зная, куда направляется. Сначала он долго шел вдоль реки до самого Чаринг-Кросса и неожиданно оказался в пустом сквере под обильными струями дождя. Асфальтированные дорожки были устланы желтыми опавшими листьями. На возвышении для оркестра сидел старик – сидел совершенно один. На нем было черное пальто, в руках брезентовая сумка, похожая на чехол от противогаза. Он то ли спал, то ли вслушивался в бесшумную музыку.
Дождавшись позднего вечера, чтобы не слишком расстроить Эвери, Лейсер последним поездом вернулся в Оксфорд.
Эвери знал паб по ту сторону Баллиола, где по воскресеньям можно было сыграть в барный бильярд
[34]
. Джонсону нравился бильярд. Он пил гиннесс, Эвери выбрал виски. Они веселились от души после трудной недели. Джонсон выигрывал: набирал очки, методично направляя шары в отверстия с низким номиналом, тогда как Эвери пытался заработать 200 баллов одним ударом, но все время мазал.
– Да, я бы сейчас охотно поменялся местами с Фредом, – с чуть похабной ухмылкой сказал Джонсон. Он выполнял удар, и шар послушно закатился, куда ему было нужно. – Поляки по этой части большие мастаки. Поляк ни одной юбки не пропустит. Особенно наш Фред. Вот настоящий сексуальный террорист! По нему сразу видно.
– А что же ты сам, Джек?
– Только когда в настроении. Между прочим, прямо сейчас я бы не отказался немного порезвиться.
Они сделали по паре ударов каждый, но у обоих в голове начали гулять подогретые алкоголем эротические фантазии.
– Но в остальном я ему не завидую, – добавил Джонсон. – Здесь мы в более выгодном положении, что скажете?
– Это верно.
– Знаете, – сказал Джонсон, натирая мелом наконечник своего кия, – мне, наверное, не стоит так фамильярничать с вами, а? Вы все-таки окончили колледж, и все такое. Вы принадлежите совсем к другому классу, Джон.
Это не помешало им тут же выпить за здоровье друг друга, хотя оба думали о Лейсере.
– Да брось ты классовые различия! – сказал Эвери. – Мы же с тобой воюем на одной войне.
– Да, уж это точно.
Джонсон вылил себе в бокал остатки пива из бутылки, но, как ни осторожничал, часть пены перелилась через край на бортик стола.
– За здоровье Фреда, – сказал Эвери.
– За Фреда. Пусть развлекается. Удачи ему во всем.
– Удачи тебе, Фред.
– Вот только не знаю, как он управится с Б-2, – пробормотал Джонсон. – Ему еще предстоит немало потрудиться.
– За Фреда!
– Да. Фред – приятный малый. Между прочим, ты знаешь парня по фамилии Вудфорд? Того, который разыскал меня?
– Конечно, знаю. Он, кстати, приедет на следующей неделе.
– Когда-нибудь встречался с его женушкой? С Бабз? Вот это была бой-баба! Давала всем и каждому… Господи! Теперь, наверное, остепенилась. Но у многих остались приятные воспоминания.
– Должно быть, так.
– Тому дадут, кто хорошо попросит. Выпьем за это, – объявил Джонсон.
Они выпили, не обратив внимание на богохульный и пошлый смысл шутки.
– Она в свое время долго гуляла с парнем из административного отдела. С Джимми Гортоном. Где он сейчас?
– В Гамбурге. И по-моему, неплохо там устроился.
Дома они оказались раньше Лейсера. Холдейн уже улегся в постель.
Перевалило за полночь, когда Лейсер снял в прихожей свое насквозь промокшее верблюжье пальто, причем с присущей ему аккуратностью расправил его на плечиках вешалки, а потом на цыпочках прошел в гостиную и включил свет. Он любовно оглядел тяжелую мебель. Высокий комод, с его бронзовыми ручками, искусно украшенный резьбой, бюро и столик для Библии. Потом с такой же нежностью он стал вглядываться в изображения хорошеньких женщин, игравших в крокет, привлекательных мужчин в военных мундирах, высокомерных юнцов в костюмах для гребли и канотье, девушек в Челтнеме
[35]
– перед ним прошла долгая история чьих-то жизней в мире условностей, где не оставалось места даже намеку на подлинные чувства. Часы на каминной полке напоминали маленький павильон из голубого мрамора. Их позолоченные стрелки имели такую изощренную форму, были так замысловато украшены завитушками и резьбой, что требовалось посмотреть дважды, чтобы определить, куда указывали их концы. Стрелки не сдвинулись с места с тех пор, как он уехал: они, вероятно, оставались в том же положении еще до его рождения, но и это в его глазах придавало достоинство старинным часам.
