Да, но посмотри-ка на меня сейчас, дорогуша, думал я за рулем внедорожника на Карибу-роуд. За время, прошедшее после встречи с Чарлзом Джейкобсом в Талсе, я прибавил сорок фунтов, но считал, что при росте шесть футов один дюйм сто девяносто фунтов – это вполне приличный вес. Пусть живот у меня начал выпирать, а уровень холестерина в крови мог бы быть и получше, но тогда я вообще выглядел как узник Дахау. Я не собирался выступать в Карнеги-холл или на площадках с «E Street Band», но по-прежнему играл – и много, – и у меня была работа, которую я любил и умел делать хорошо. Я часто говорил себе, что желать большего означает испытывать терпение богов. Так что не искушай их, Джейми. И если ты услышишь, как Пегги Ли исполняет печальную классику Джерри Либера и Майка Столлера «Is That All There Is», просто найди другую станцию, где играют старый добрый рок.
Проехав четыре мили по Карибу-роуд до места, где дорога начинает подниматься в горы, я свернул под знак с надписью «Ранчо «Волчья пасть», 2 мили». Набрав свой личный код на кнопочной панели домофона, припарковался на гравийной стоянке «Для сотрудников и талантов». Я видел эту стоянку забитой до отказа только один раз – когда Рианна приезжала записать миньон. В тот день машины стояли почти до самых ворот даже на подъездной дороге. Эта подруга передвигалась с серьезным эскортом.
Пэйган Старшайн (настоящее имя – Хиллари Кац) должна была покормить лошадей два часа назад, но я все равно прошел через конюшню, угощая их яблоками и морковкой. Большинство лошадей были крупными и красивыми и иногда ассоциировались у меня с четвероногими лимузинами. Однако мой любимец скорее походил на потрепанный «шевроле». Когда я приехал с одной гитарой, сумкой и расстроенными нервами, серый в яблоках Бартлби без всякой родословной жил на ранчо – и уже тогда был немолод. Почти всех зубов он давно лишился, но жевал ломтик яблока немногими оставшимися, лениво водя челюстями из стороны в сторону и не сводя с меня взгляда добрых темных глаз.
– Ты хороший парень, Барт, – произнес я, поглаживая его морду. – Таких я люблю.
Он кивнул, будто говоря, что знает это.
Пэйган Старшайн – Пэйг для друзей – кормила кур из своего передника. Она не могла махнуть мне рукой, поэтому встретила хриплым «Привет», за которым последовали две первые строки из «Mashed Potato Time». Следующие две строчки, «самый последний, самый чудесный…» и так далее, мы пропели вместе. В свое время она работала на подпевке и в лучшие годы пела, как одна из «Pointer Sisters». Еще она курила как паровоз, и к сорока годам ее голос мало отличался от голоса Джо Кокера на фестивале «Вудсток».
«Студия-1» была закрыта и погружена в темноту. Я зажег свет и проверил доску объявлений с расписанием на сегодня. Четыре сессии: в десять, в два, в шесть и последняя в девять, которая запросто может затянуться далеко за полночь. «Студия-2» будет загружена не меньше. Недерленд – это крошечный городок на западном склоне, где постоянно проживают всего полторы тысячи человек. Однако в мире музыки он занимает исключительное место. Надпись на бамперных наклейках «НЕДЕРЛЕНД! ОТ НЕГО БАЛДЕЕТ ДАЖЕ НЭШВИЛЛ!» – отнюдь не такое преувеличение, как можно подумать. В «Студии-1» Джо Уолш записал свой первый альбом, когда на ранчо заправлял еще отец Хью Йейтса, а в «Студии-2» Джон Денвер записал свой последний. Хью как-то прокрутил мне кусок записи, где Денвер рассказывал своим музыкантам, что купил какой-то экспериментальный самолет. Слушая его, я чувствовал, как по коже у меня бегают мурашки[11]
.
В городе имелось девять баров, где каждый вечер играла живая музыка, и три студии звукозаписи, помимо нашей. Но «Волчья пасть» была самой крупной и самой лучшей. В тот день, когда я робко вошел в офис Хью и сказал, что меня прислал Чарлз Джейкобс, на стенах кабинета висело не меньше двух десятков фотографий, включая Эдди ван Халена и Эксла Роуза (в расцвете сил), группы «Lynyrd Skynyrd» и «U2». Но больше всего он гордился фотографией – единственной, на которой присутствовал сам – «Staple Singers».
– Мэвис Стейплз – это богиня, – заявил он мне. – Лучшая певица Америки. Рядом с ней никто даже близко не стоит.
В период разъездов по стране с гастролями я не раз участвовал в записи дешевых синглов и откровенно слабых альбомов, но впервые сыграть на первоклассной студии мне довелось, когда у Нила Даймонда ритм-гитарист свалился с мононуклеозом. В тот день я пережил жуткий страх, опасаясь, что меня просто скрутит и начнет рвать. Потом я принимал участие в самых разных концертах либо временно заменяя кого-то, либо по специальному приглашению. Деньги платили небольшие, но и не смешные. В выходные я играл в местном баре «Комсток Лоуд» и изредка подрабатывал на концертах в Денвере. Еще я давал уроки музыки старшеклассникам на летних курсах, которые организовал Хью после смерти отца. Они называлась «Рок-атомик».
– Не могу, – запротестовал я, когда Хью предложил мне этим заняться. – Я не умею читать музыку!
– Ты хочешь сказать, что не знаешь нотной грамоты, – поправил он. – Но аппликатурой аккордов владеешь отлично, а большего им и не требуется. К счастью для нас, и для них тоже. В нашей глуши запросы весьма скромные.
В этом он оказался прав, и как только мой страх прошел, уроки даже стали мне нравиться. С одной стороны, они напоминали о временах «Chrome Roses». С другой… может, и нехорошо в этом признаваться, но от общения с подростками «Рок-атомик» я получал такое же удовольствие, как от угощения Бартлби по утрам и поглаживания его по носу. Эти мальчишки просто хотели играть рок, и многие из них вдруг поняли, что могут это делать… если, конечно, освоят аккорд ми.
В «Студии-2» тоже было темно, но Муки Макдоналд оставил включенным микшер. Я все выключил и решил поговорить с ним. Он был хорошим звукорежиссером, но сорок лет курения травки стали сказываться на памяти. Мой «Гибсон» стоял вместе с другими инструментами, потому что в тот день я собирался поиграть на пробной записи местной группы «Gotta Wanna», работавшей в стиле кантри-рок. Минут десять я сидел на табурете, наигрывая для разминки такие вещи, как «Hi-Heel Sneakers» и «Got My Mojo Working». Теперь я играл лучше, чем во времена гастролей по стране, гораздо лучше, но до Эрика Клэптона мне было еще ой как далеко.
Зазвонил телефон. Вообще-то телефон в студии не звонил – его края вспыхивали синим. Я отложил гитару и взял трубку.
– «Студия-2». Кертис Мэйфилд[12]
у аппарата.
– Как там жизнь после смерти, Кертис? – поинтересовался Хью Йейтс.
– Темно. Но плюс в том, что я могу ходить.
– Рад это слышать. В таком случае приходи в большой дом. Я хочу тебе кое-что показать.
– У меня через полчаса запись. Кажется, той подруги с длинными ногами, что работает в стиле кантри-вестерн.
