– Рассказать судье Этли? – спросил Джейк.
Гарри Рекс покачал головой.
– Не думаю, – ответил Люсьен. – Процесс начался, и это его не остановит. Энсил ничего ему не прибавит. Туда он приехать не сможет. Что его ждет сразу за дверью, с разбитой-то черепушкой и тридцатью килограммами кокаина? Бедному парню, наверное, в конце концов придется отсидеть свой срок. Копы настроены решительно.
– Вы там полазали по родовому древу?
– Да, совсем ненадолго. Я ему выложил историю семейств Хаббард и Риндс, сделав упор на тайне Сильвестра. Но он особого интереса не проявил. Попытаюсь завтра с утра еще раз. А во второй половине дня думаю вылететь отсюда. Очень хочется захватить хоть кусочек процесса. Уверен, к моменту моего возвращения вы всех скрутите в бараний рог.
– Не сомневайтесь, Люсьен, – пообещал Джейк.
Повесив трубку, он пересказал разговор Порции и Гарри Рексу. Тот факт, что Энсил Хаббард жив и обитает на Аляске, в суде ничего значить не будет, решили сообща. Есть заботы поважнее.
Телефон зазвонил снова. Джейк схватил трубку.
– Послушайте, Джейк, – произнес Вилли Трейнор, – просто к вашему сведению: в жюри есть человек, которому там быть не полагается.
– Боюсь, уже поздно, но я вас слушаю.
– Он сидит в заднем ряду, его фамилия Доули, Фрэнк Доули.
Джейк видел, что Вилли весь день присутствовал в зале суда и делал заметки.
– И что же с этим Фрэнком? – спросил он.
– У него есть дальний родственник, он живет в Мемфисе. Шесть или семь лет назад на его пятнадцатилетнюю дочь возле торгового мола в восточной части города напали чернокожие подонки. Они держали ее в своем фургоне несколько часов, ужасно издевались над ней. Девочка выжила, но была в таком состоянии, что никого не смогла опознать. Никого и не арестовали. Два года спустя она покончила собой. Страшная трагедия.
– Почему вы мне рассказываете это только сейчас?
– Я всего час назад вспомнил имя. В то время я был в Мемфисе и припомнил неких Доули из округа Форд. Вам бы лучше убрать его из жюри, Джейк.
– Это непросто. Практически невозможно на данном этапе. Его опрашивали и адвокаты, и судья, он на все вопросы ответил правильно.
Сорокатрехлетний Фрэнк Доули владел кровельной компанией неподалеку от озера. Он утверждал, что ничего не знает о деле Сета Хаббарда и казался человеком, лишенным предрассудков.
– В любом случае спасибо, Вилли.
– Вы уж простите, Джейк, но там, в суде, я не сообразил.
– Все в порядке. Я что-нибудь постараюсь сделать.
– А помимо Доули, что вы думаете о составе присяжных?
Джейк помнил, что общается с журналистом и должен быть осторожен.
– Неплохой состав, – отозвался он. – Можно работать.
– Не зря меня беспокоил этот парень, – заметил Гарри Рекс, когда Джейк передал коллегам содержание разговора. – Что-то с ним явно было не так.
– Не припоминаю, чтобы вы мне что-то говорили на этот счет, – парировал Джейк. – Задним умом все крепки.
– Не раздражайтесь.
– Казалось, он рвется исполнять обязанности присяжного. Я поставила ему восемь баллов.
– Ловко нам его подсунули, – вздохнул Джейк. – Он правильно ответил на все вопросы.
– Может, вопросы были неправильные? – ехидно заметил Гарри Рекс, делая очередной большой глоток пива.
– Большое спасибо, Гарри Рекс. Для вашего сведения, на будущее: в процессе отбора присяжных адвокаты не имеют права задавать вопросы вроде: «Скажите, мистер Доули, это правда, что дочь вашего родственника была изнасилована бандой чернокожих подонков в Мемфисе?» А основанием для подобного запрета является то, что адвокаты, как правило, не знают о таких преступлениях.
– Я иду домой, – заявил Гарри Рекс.
– Давайте все по домам, – предложила Порция. – Все равно у нас мало что получается.
В 22.30 они выключили свет. Чтобы проветрить мозги, Джейк обошел вокруг площади. В конторе Салливана свет еще горел. Уэйд Ланье со своей командой продолжал работать.
41
Когда Джейк защищал Карла Ли Хейли, его вступительная речь перед присяжными длилась всего пятнадцать минут. Руфус Бакли витийствовал целый час, и его марафон чуть не усыпил жюри, поэтому сжатое выступление Джейка, последовавшее за ним, было хорошо принято и по достоинству оценено. Присяжные слушали внимательно и впитывали каждое слово.
– Присяжные – пленники, – всегда говорил Люсьен. – Так что не держите их долго.
На нынешнем процессе по делу о завещании Генри Сета Хаббарда Джейк собирался ограничиться десятью минутами. Он вступил на подиум, улыбнулся еще свежим, излучающим нетерпеливое ожидание лицам.
– Господа присяжные, ваша задача не в том, чтобы решать, кому достанутся деньги Сета Хаббарда. Их много, и все они заработаны им самим. Не вами, не мной, не кем-либо из адвокатов, присутствующих в этом зале. Он рисковал, иногда влезал в огромные долги, пренебрегал советами своих доверенных помощников, закладывал собственный дом и землю, осуществлял сделки, которые выглядели на бумаге опасными, занимал еще больше, шел на, казалось, чудовищные риски… И в конце концов, когда ему сказали, что он умирает от рака легких, продал все. Обратив имущество в деньги, он расплатился с банками и подсчитал свое состояние. Он победил. Прав был он, а все остальные ошибались. Сетом Хаббардом нельзя не восхититься. Я никогда не знал этого человека и жалею об этом. Сколько оказалось денег? Мистер Квинс Ланди, джентльмен, который сидит здесь и является назначенным судом управляющим наследством, подтвердит в своих показаниях, что состояние завещателя составляет приблизительно двадцать четыре миллиона.
Произнося свою речь, Джейк медленно прохаживался перед ложей присяжных, а назвав сумму, остановился и вгляделся в некоторые лица. Почти все присяжные улыбались. Ай да Сет! Молодчина! Человека два-три были откровенно шокированы. Айви Грэммер, присяжная номер два, смотрела на Джейка широко раскрытыми от изумления глазами. Но момент быстро прошел. Никто в округе Форд не был способен осознать такую цифру.
– И если вы думаете, что человек, сумевший сколотить двадцать четыре миллиона за десять лет, знает, что ему делать со своими деньгами, то вы совершенно правы, – продолжил Джейк. – Потому что Сет действительно точно знал, что делает. За день до самоубийства он отправился к себе в контору, запер дверь, сел за стол и написал новое завещание. Рукописное завещание, абсолютно законное, написанное разборчиво и ясно, не вызывающее трудностей понимания, ничуть не усложненное и не путаное. Он знал, что намерен покончить с собой на следующий день, в воскресенье второго октября, и приводил свои дела в порядок. Он все распланировал. Написал записку Кэлвину Боггзу, своему служащему, в которой объяснил, что сознательно расстается с жизнью. Вы увидите оригинал. Он оставил подробные распоряжения относительно церемонии прощания и похорон. Оригиналы вам также будут предъявлены. И в ту же субботу, предположительно там же, у себя в рабочем кабинете, где писал завещание, он написал письмо мне, в котором снабдил меня особыми инструкциями. С оригиналом вы опять же ознакомитесь. Сет все предусмотрел. Покончив с делами, он вернулся в Клэнтон, подъехал к главному почтовому отделению и отправил мне письмо вместе с завещанием. Он хотел, чтобы я получил их в понедельник, потому что прощание было назначено на вторник, в четыре часа дня, в Ирландской церкви Христианского пути. Детали, друзья. Сет позаботился о деталях. Он точно знал, что делает. Он все предусмотрел.
