– Я нашла кое-кого из родственников. Многие вопросы получили ответы.
– И теперь вы уверены?
– Я знаю, кто я, мистер Ланье. Да, я уверена.
Он сел, а судья Этли обратился к залу:
– На этот раз мы будем смотреть записанные на видео показания Энсила Хаббарда. Давайте выключим свет. Я хочу, чтобы двери были заперты и никто не ходил по залу. Это займет около часа, мы будем смотреть запись без перерыва.
Присяжные, которых так утомил предыдущий день, воспрянули, с нетерпением ожидая непредвиденного поворота, коему им предстояло стать свидетелями. Многие зрители переместились на правый край зала, чтобы лучше видеть экран.
Свет погас, всякое движение прекратилось, казалось, все затаили дыхание. И тогда пошла запись. После Джареда Волковича и Люсьена на экране появился и заговорил Энсил Хаббард:
– Вот моя история. Даже не знаю, с чего начать. Я живу здесь, в Джуно, но это не мой дом. У меня вообще нет дома. Весь мир – мой дом, я повидал бо́льшую его часть. За долгие годы со мной случилось много неприятностей, но было много и интересного. Я знавал хорошие времена. В семнадцать лет поступил на службу в военно-морских силах, прибавив себе два года – я был готов на все, лишь бы убежать подальше от дома. За пятнадцать лет где только не побывал. Воевал в Тихом океане на американском судне «Айова». Когда ушел с флота, жил в Японии, Шри-Ланке, Тринидаде – в стольких местах, что сразу и не припомнишь. Работал в судоходных компаниях в разных океанах. Когда хотел сделать перерыв, где-нибудь обосновывался на время, всегда в новом месте.
Голос Люсьена за кадром произнес:
– Расскажите нам о Сете.
– Сет был на пять лет старше меня, нас было только двое. Он был моим Большим братом и всегда обо мне заботился как только мог. У нас была суровая жизнь из-за нашего отца, Клеона Хаббарда, человека, которого мы ненавидели, казалось, со дня своего рождения. Он бил нас, бил нашу мать. Было такое впечатление, будто он постоянно с кем-то воюет. Мы жили в сельской местности, возле Пальмиры, на старой семейной ферме, в старом деревенском доме, построенном нашим дедом. Его звали Иона Хаббард, а его отца – Роберт Холл Хаббард. Большинство наших родственников переселились в Арканзас, поэтому в Миссисипи у нас было немного родни. Мы с Сетом вкалывали на ферме как лошади – доили коров, прореживали и собирали хлопок, работали в саду. Нас заставляли трудиться наравне со взрослыми. Жизнь была тяжелая, независимо от Депрессии и всего прочего. Не зря говорят, что нас Депрессия не затронула, потому что мы, на Юге, жили в таком состоянии все время после Гражданской войны.
– Сколько у вас было земли? – спросил Люсьен.
– Восемьдесят акров. Семья владела ими издавна. На большей части рос строевой лес, но был и участок, расчищенный моим дедом, на котором располагалась ферма. Там выращивали хлопок и бобы.
– А семья Риндс владела прилегающим участком?
– Да, верно. Он принадлежал Сильвестру Риндсу. Были там и другие Риндсы. Мы с Сетом иногда играли с их многочисленными детьми, но только когда не видел Клеон. Клеон люто ненавидел Сильвестра, ненавидел всех Риндсов. Это была родовая вражда, не стихавшая много лет. Видите ли, у Сильвестра тоже было восемьдесят акров земли, непосредственно примыкающей к нашей с запада, и Хаббарды всегда считали, будто эта земля тоже принадлежит им. По словам Клеона, человек по имени Джеремия Риндс получил эту землю во владение в тысяча восемьсот семидесятом году, во время Реконструкции. Джеремия был рабом, потом стал освобожденным рабом и каким-то образом сумел купить эту землю. Я был тогда ребенком и толком не понимал, как это произошло, но Хаббарды всегда считали, что это их законная земля. Кажется, они даже судились за нее, но так или иначе, она осталась за Риндсами. Это взбесило Клеона, не только потому, что ему было мало восьмидесяти акров, но еще и потому, что какие-то черные имели столько же. Я не раз слышал, как он говорил, что Риндсы – единственные черные в округе, владеющие собственной землей, и что они каким-то образом отняли ее у Хаббардов. Предполагалось, что мы с Сетом будем тоже ненавидеть Риндсовых детей, но нам больше не с кем было играть. Мы убегали и ловили с ними рыбу, плавали вместе. Тоби Риндс был моим ровесником и моим приятелем. Однажды Клеон поймал нас с Сетом, когда мы плавали с Риндсами, и избил так, что мы долго не могли ходить. Он был жестоким человеком. Мстительным, злобным, полным ненависти и скорым на расправу. Мы его смертельно боялись.
Поскольку это был уже третий просмотр записи за утро, Джейк слушал не слишком внимательно. Вместо этого наблюдал за присяжными. Они сидели не шевелясь, словно завороженные, вбирая каждое слово и не веря своим ушам. Даже Фрэнк Доули, самый худший для Джейка присяжный, подавшись вперед и нервно постукивая по губам указательным пальцем, весь обратился во внимание.
– Что случилось с Сильвестром? – спросил Люсьен.
– Ах да. Именно это вы хотели узнать. Вражда обострилась еще больше, когда несколько деревьев вдоль границы участка оказались срублены. Клеон считал их своими. Сильвестр был уверен, что они принадлежат ему. Спор о границе между участками длился много лет, и каждый считал, что только он знает, где она проходит. Клеон так распалился, что у него вот-вот должно было крышу снести. Помню, он говорил, что скоро покончит с этим дерьмом, пора что-то сделать. Однажды вечером какие-то мужчины у нас за сараем пили виски. Мы с Сетом пробрались поближе и пытались подслушать, о чем они говорят. Они что-то замышляли против Риндсов. Мы не поняли, что именно, но было ясно, что готовится заговор. Потом однажды субботним днем мы поехали в Пальмиру. Стояла жара, думаю, был август тридцатого года, и все – черные и белые – отправились в город. Нужно было закупить все необходимое на неделю. Пальмира в те времена была всего лишь большой деревней, но по субботам туда съезжалась куча народу, все тротуары, все магазины кишели людьми. Мы с Сетом ничего не видели, но позже, вечером, услышали, как какие-то ребята рассказывали, что якобы какой-то черный мужчина сказал что-то резкое какой-то белой женщине, и это всех разозлило. Потом мы узнали, что этим черным был Сильвестр Риндс. Мы возвращались домой в кузове пикапа, родители сидели в кабине. У нас было ощущение, словно что-то должно случиться. Ну, так бывает: не знаешь, но чувствуешь. Когда мы приехали домой, Клеон приказал нам идти к себе в комнату и не высовываться, пока не разрешит. Потом мы услышали, что он куда-то отъезжает в своем пикапе. Мы притворились спящими, но уже в следующее мгновение были на улице и увидели задние огни пикапа, направляющегося на запад, в Сикаморы.
– Что это, Сикаморы?
– Теперь их больше нет, но в тридцатом году это было маленькое селение на земле Риндсов, возле ручья. Всего несколько старых разбросанных домишек – бывшие жилища рабов. Там Сильвестр и жил. В общем, мы с Сетом накинули уздечку на Дейзи, нашу пони, и, не седлая, поехали на ней. Сет держал поводья, а я крепко ухватился за него. Так, на неоседланной лошадке, мы и проскакали всю дорогу, прекрасно понимая, что делаем. Подъехав к Сикаморам, мы увидели огни – включенные фары нескольких маленьких грузовиков. Мы соскочили на землю, отвели Дейзи в лес, привязали к дереву и оставили там, а сами стали подбираться ближе и ближе, пока не услышали голоса. Мы подошли со стороны холма, поэтому сверху все видели: трое или четверо белых мужчин избивали черного палками. Он был без рубашки, брюки разорваны. Мы узнали Сильвестра Риндса. Его жена Эстер стояла перед домом, ярдах в пятидесяти, кричала и плакала. Она хотела подойти к мужу, но один из белых сбил ее с ног. Мы с Сетом подкрадывались к ним, пока не очутились за ближними деревьями. Там мы остановились. Оттуда все было видно и слышно. Подъехал еще один грузовик, из него вышли другие мужчины. У них была веревка, и когда Сильвестр увидел ее, то совсем обезумел. Понадобилась помощь еще трех или четырех человек, чтобы повалить его, связать руки и ноги. Его поволокли по земле и закинули в кузов одного из грузовиков.
