Ее гнев перерос в решимость. Он просит ее выбросить все на ветер. Ведь это задание не сойдет ей с рук. У нее было твердое убеждение, что этот номер ей не удастся. Так она и сказала.
– Я не могу этого сделать. Это просто приведет к провалу. Вы не знаете Филиппа, а я знаю. Под своей холодной маской это человек горячий, с моментальной реакцией. От него ничто не укроется. Он видит насквозь, а чего не видит, то чувствует. Недостаточно следить за тем, как ты выглядишь и что говоришь, – мне приходится тщательно следить за тем, что я думаю. Могу сказать вам, что нелегко находиться с ним наедине. Если бы мне предстояло вернуться домой, имея в голове все эти замыслы, он бы почуял.
Затененные очки опять блеснули.
– Хотел бы я знать, насколько убедительно то, что вы говорите. Я также начинаю спрашивать себя, откуда вам столько известно о Филиппе Джослине, и задаваться вопросом, не оказались ли вы настолько глупы, чтобы в него влюбиться.
– Конечно, нет!
Как только слова слетели с ее уст, она уже поняла, что сказала их слишком быстро. Она услышала свой собственный голос, и интонация была неверной. Такая интонация его не убедит – она бы не убедила никого.
– Так значит, да, – прошептал он. – Но все равно вы сделаете то, что вам приказано.
– Нет, дело не в этом. Вы ошибаетесь, я говорю вам правду. Вам не принесет пользы, если я попытаюсь и потерплю провал. Если он меня раскусит, второго шанса уже не будет – вы это знаете. Какая вам от этого польза?
– Почему он должен вас раскусить? Что вы такого сделали – или сказали? Что вы от меня утаиваете? Если он вас подозревает, то откуда у него эти подозрения? Отвечайте немедленно!
Теперь она сидела прямо, с чуть откинутой назад головой, как бы стараясь дистанцироваться от него. Он захватил ее врасплох. Ее мысли бежали в разные стороны. «Почему я так сказала?.. Если он думает, что Филипп подозревает, то не станет рисковать и оставит меня в покое… Я не знаю… возможно, нет… возможно… я не в силах решить…»
И вновь прозвучал этот голос, похожий на шепот, гнетущий, как крадущийся промозглый ветер:
– Он вас подозревает?
– Не знаю, – ответила она, борясь с сумятицей мыслей.
– Совершенно бесполезно мне лгать. Что-то заставило его подозревать вас.
– Я не знаю…
Слова будто выскакивали помимо ее воли. У нее не находилось других.
– Я сказал, что бесполезно мне лгать. Что-то произошло. Вы расскажете мне, что именно!
Она подумала: «Если я сейчас позволю ему меня подавить, все кончено».
Именно инстинкт самосохранения снова придал ей храбрости, приклеил на уста улыбку и сообщил ее голосу иную интонацию.
– Прошу вас… прошу вас… вы просто меня пугаете! Но вы правы – кое-что было. Я еще не вполне поняла, что именно. Но именно поэтому я не хочу ничего предпринимать прямо сейчас.
– Что произошло?
Она уже взяла себя в руки и непринужденно продолжила:
– В сущности, ничего особенного – так, один пустяк, но, впрочем, судите сами. Вчера вечером ко мне в гости зашла одна девушка, подружка невесты на моей свадьбе, ужасная дура. Она стала болтать о моем дневнике.
– Что она сказала?
– Сказала, что я имела обыкновение записывать в дневник буквально все – даже такие вещи, которые никто не записывает, – на манер Пипса. – Она опять рассмеялась. – Спросила Филиппа, показываю ли я ему, что пишу!
– А он?
– Он смотрел на меня… – Ее голос при этих словах сник.
– Как именно?
– Я не знаю…
– Он смотрел так, будто вас подозревает?
Ее снова одолела злость.
– Говорю вам, не знаю! Если вы целый век будете меня спрашивать, я все равно не буду знать! Но повторяю, сейчас не лучшее время для серьезного шага. После визита этой девушки что-то изменилось. Я не знаю, что именно она сделала, но она как-то повлияла на сознание Филиппа. Я чувствую, что его внимание опять сфокусировано на мне, как было вначале. Вот, вы хотели правду, и вы ее получили! Подходящее ли сейчас время что-то начинать? Оставляю это на ваше усмотрение.
– Нет, пожалуй, нет, – сказал он. – Почему вы не рассказали мне об этом вначале? Вы ждали, пока я сам это из вас вытяну. Вы говорите, что это пустяк. Вы действительно так думаете? Надеетесь, я поверю, что для вас это пустяк? Вы держали это при себе до последнего, а потом рассказали лишь потому, что надеетесь заставить меня изменить мое решение. А сейчас я скажу, почему вы всеми силами стараетесь заставить меня изменить решение. Вы ощутили себя очень удобно в роли леди Джослин: у вас есть положение, много денег, муж, очень перспективный молодой человек. Вы имеете, по сути, все, что вам нужно. И у вас нет, в сущности, никакого побудительного мотива что-то делать. Вам бы хотелось сидеть сложа руки и наслаждаться всеми этими дарами. Я попрошу вас не забывать, что вы их еще не заработали. Те, кто обеспечил вам все эти прекрасные вещи, могут так же легко отобрать их у вас. И этим все сказано. А теперь послушайте меня. Полиция больше не будет вас беспокоить. Они убеждены, что с Нелли Коллинз произошел, как вы сказали, несчастный случай. Некая женщина, живущая в Руислипе, явилась в полицию, чтобы заявить, что была знакома с ней много лет и часто приглашала ее в гости. Это весьма убедительно, как вы, безусловно, согласитесь. Полицейские теперь удовлетворятся тем, что все разговоры Нелли Коллинз в поезде были просто результатом ее желания оказаться в центре внимания, а на самом деле она ехала в Руислип повидать свою подругу.
Она смотрела на него, но видела только темную громоздкую фигуру, гриву волос, едва различимое поблескивание затененных очков. Она медленно произнесла:
– Вы так думаете? Полагаю, вы все это устроили.
– Это не ваше дело, – в очередной раз повторил он. – Вот инструкции. Вы снимете слепки с ключа, но не станете рисковать и делать снимки, пока не отыщете шифр. Он должен быть скопирован или сфотографирован. Однако если у Филиппа будут какие-то подозрения, вы не станете его искать. Где вы храните дневник?
– Он надежно спрятан.
– Вам лучше положить его в ваш банк.
– Нет, я должна иметь его при себе.
Он не стал настаивать. Вместо этого он отрывисто сказал:
– Вы получили указания. И обязательно выполните их!
Наступила пауза, после которой она ответила:
– Я не могу этого сделать.
Глава 26
Она вышла из разогретого салона на холодный прозрачный воздух. Клонившееся к закату солнце проглядывало между двумя черными тучами и окрашивало всю улицу закатным светом. Анна быстро пошла вперед, и ей показалось, что она идет по залитой золотом дорожке. Настроение ее было странно приподнятым. Она сумела постоять за себя, и теперь ей казалось, что это было легко. Было удивительно, что она так сильно боялась, так подчинялась диктату. В конце концов, что он может сделать? Выдать ее означало бы выдать себя самого. Угрозы – нож обоюдоострый. Она дала ему это понять, и он быстро сбавил тон. Она ушла, не взяв на себя никаких обязательств. Она приняла бой и победила. Она показала, что ее нельзя использовать как инструмент. Она сделает это сама, выбрав время и способ, – если вообще станет делать что-либо. Это будет зависеть от Филиппа. Они, наверно, считают ее круглой дурой, которая станет рисковать всем, что было добыто. Она не такая дура и не дура вообще. Получив то, о чем мечтал всю жизнь, ты не станешь этим рисковать, а будешь крепко держаться за это. То, что можно будет сделать без риска, она сделает. Если бы сегодня вечером представился хороший шанс, она могла бы даже добыть мистеру Феликсу его слепки, но если она это сделает, то это будет потому, что сама так решила, а не повинуясь его приказам.
