— Откуда она здесь взялась? — удивился Карпуха. — Мы же вроде первые. Впереди других идем.
— Первые… десятые. Тоже какая-то штурмовая группа. Или разведка. Полезли напролом и получили болванку в лоб.
Это не спеша произнес механик Долгушин.
— Танк горел, а не взорвался, — продолжал удивляться младший сержант Карпухин. — Снаряды, что ли, кончились?
— Значит, успели огонь погасить.
— И удрали…
— А чего им здесь оставаться? Башня вон скособочена. Значит, с погона сорвало. Болванка «восемь-восемь» насквозь башню пробила.
Это заметил Никита Лукьянов. У наводчика был острый глаз. Увидел и входное и выходное отверстие, развернутое лепестком. По опыту понял, что болванка натворила делов, на куски ребят разорвало. Приходилось такое видеть.
— Кроме механика и радиста вряд ли кто уцелел, — добавил он.
— Кончай курить. Чего уставились? — прервал паузу лейтенант Усков. — Бой еще не кончился. Антон, двигай вперед помалу.
— Двигаю, — бурчал механик, включая зажигание. — Куда только двигать? Прямиком под снаряды?
Запищала рация. Их разыскивал взводный Антипов.
Руководить штурмовой группой, которая состояла из пехоты, разведчиков, саперов, усилена бронетехникой и минометами, было не просто. Капитан Ольхов понял это еще на подступах к Берлину, когда захватывали мост и штурмовали горные укрепления.
Бой снова распался на отдельные очаги. Требовалось постоянно держать руки на пульсе, перебрасывая людей и технику туда, где складывалась наиболее сложная обстановка.
Бункер довольно быстро охватывали кольцом. Но кроме людских потерь, горела «тридцатьчетверка», вышли из строя два пулемета «максим». Оба были накрыты минами, убиты опытные пулеметчики. Рискуя потерять бронетранспортеры, Ольхов приказал двум «Скаутам» приблизиться к бункеру и открыть огонь из крупнокалиберных пулеметов.
Минометчики работали слаженно и четко. Но им тоже доставалось. В окоп влетела немецкая мина и смяла, расплющила один из «самоваров». Погибли двое ребят из расчета. Третьего контузило, но осколки прошли мимо. Путаясь в шинели, он с трудом выкарабкался, оглядываясь на окровавленные тела своих товарищей.
Оставшиеся расчеты, матерясь, посылали мины и подгоняли подносчиков:
— Шевелитесь, заряды кончаются.
— Лови, фриц, на память!
Очередная мина с воем уходила в сторону бункера.
Саперы застряли возле второго дота, а это грозило новыми потерями. Тяжелая противотанковая пушка, торчавшая из амбразуры, уже выискивала новую цель.
«Тридцатьчетверка» Павла Ускова, маневрируя, вела огонь по доту. Это была опасная игра. Упрятанное в бетон орудие калибра 88 миллиметров могло в любой момент поджечь машину, а танковые снаряды лишь рикошетили от бетонного сооружения, высекая искры и мелкое крошево.
Увидев, как очередная бронебойная болванка, огненным шаром врезалась в землю едва не под брюхом «Т-34», Василий Орлов вызвал командира саперного взвода Шевченко.
— Петро, возьми еще пару-тройку людей и пробирайся к доту. С ним надо кончать. Они угробят Пашку.
Исполнительный младший лейтенант козырнул и побежал выполнять приказ. Ольхов крикнул вслед:
— Осторожнее там. Тебя заменить некем.
Саперы сидели в воронке от авиабомбы. Рухнувший вяз частично закрывал ее, образуя неплохое укрытие. Вылезать под пули бойцы явно не торопились. Шевченко никогда не брал людей «на горло» и не пытался решать сложные проблемы криком. Сел рядом, свернул самокрутку.
— Что, вперед ходу нет?
— Стреляют сильно. Пули траву стригут.
Один из старых солдат показал на сержанта, перемотанного бинтами через грудь. Он тяжело, неровно дышал, на губах закипали пузырьки розовой пены.
— Две пули в грудь поймал. Кончается Григорий… а еще одного в другой воронке оставили. Руку осколком пробило.
Сержант воевал во взводе Шевченко года два. Немыслимый срок для сапера. Их мало уцелело, кто на Курской дуге воевал и форсировал Днепр. А тех, кого призвали в сорок первом — сорок втором, вообще единицы остались.
— Надо бы в санчасть его отнести, — кивнул на раненого сержанта Шевченко.
— Пытались. Начинаешь поднимать, кровь изо рта течет, захлебываться начинает. Не жилец Гриша.
Да и отделение заметно поредело. Из девяти человек осталось шестеро. Кучка усталых, перемазанных в земле бойцов курили, вяло переговариваясь. Еще один сапер был убит, пока добирались сюда, другой лежал в какой-то воронке. Живой или нет — неизвестно.
Теперь отделение возглавлял старый солдат Матвей Шмарев, мужик обстоятельный, в годах. У ног бойцов лежали вещмешки со взрывчаткой, ранцевый огнемет. Не сможет одолеть эта маленькая группа огрызающийся огнем дот!
Над головой пронеслись штурмовики «Ил-2» в сопровождении истребителей. Саперы смотрели им вслед с надеждой. Может, сбросят на дот пару стокилограммовок, и все дела. Но у самолетов была другая цель. Они летели к центру города.
— Рейхстаг бомбить будут, — с усмешкой сказал кто-то из бойцов. — Чего этой эскадрилье какой-то дот или бункер!
— Зато мы копыта откинем, пока до рейхстага доберемся.
— С вами еще бойцы были. Где они? — спросил младший лейтенант.
— Тоже прячутся, — ответил Шмаров. — Старшего их убили, а остальные вон в той траншее сидят.
— Сколько их?
— Человек восемь.
Шевченко выбрался на край воронки. Успел разглядеть траншею шагах в сорока. Пулеметная очередь смахнула гребень, в разные стороны брызнули комья земли.
— Вы бы не мельтешили, товарищ лейтенант, — посоветовал Шмарев. — Откроют огонь из минометов, одной мины на всех хватит.
Шевченко хотел огрызнуться и обругать слишком осторожного сапера, но сам, пройдя путь от рядового бойца, научился себя сдерживать. Свернул новую самокрутку, закурил вместе с остальными.
Бой то затихал, то снова разгорался. Младший лейтенант угадывал, что разведчики и пехота тоже застряли у бункера. Танки ведут пока огонь, но редкий. Видимо, экономят снаряды.
Сержант захрипел и с усилием проговорил:
— Татьяна, ты где? Темно… ничего не видно. Слышь, подойди…
На эти отрывочные слова ушли последние силы. Тело вздрогнуло, пальцы мелко подергивались. Лицо у всех на глазах за считаные минуты приобрело меловой оттенок. Кто-то приложил ухо к груди, послушал и осторожно прикрыл веки.
Повисло давящее молчание. Большинство из тех, кто сидел в воронке, видели смерть часто. Но эта отразилась на лицах особенно болезненно. Война ведь, считай, последние дни доживает, а люди продолжают гибнуть, и неизвестно, кто уцелеет из этой небольшой кучки.
