Это было знаменитое трехдюймовое орудие, которое немецкие солдаты прозвали «раш бум». Снаряд из него вылетал с большой скоростью, и взрыв следовал почти сразу после выстрела.
Пулеметчики сумели достать своими тяжелыми пулями двоих артиллеристов, но четверо других уже загнали снаряд в ствол. У снайпера была мгновенная реакция, а у русской пушки (это была знаменитая «ЗИС-3» конструкции Грабина) точный прицел и высокая скорострельность.
Пулеметчики, смелые, но туго соображавшие ребята, продолжали стрелять, даже когда увидели вспышку. От вспышки до взрыва снаряда на таком расстоянии проходит всего полсекунды. Спастись не сумеет даже человек с мгновенной реакцией.
Снайпер уже отбежал на десяток шагов и, ощущая всем телом, что сейчас будет взрыв, бросился лицом в мелкий шлак, закрыв голову ладонями. Повезет ли ему на этот раз?
Грохнуло так, что он снова оглох. Фугасный снаряд весом шесть килограммов взорвался, угодив в кирпичный выступ, на котором крепились чердачные балки.
Взрывной волной проломило в крыше трехметровую дыру. Ствол пулемета вырвало из креплений и отбросило в глубь чердака вместе с половинкой тела одного из пулеметчиков. Второй номер расчета, переломанный динамическим ударом, лежал, как мешок, возле тела снайперского помощника.
Тот был еще жив и пытался подняться. Обер-фельдфебель никогда бы не бросил товарища. Но прилетевший через три минуты новый снаряд добил в этом углу все живое. Разорванные, как бумага, листы жести взлетали и кружились в воздухе. Чердак заполнился дымом и угольной пылью. Стараясь не вдыхать ядовитую гарь взрывчатки, снайпер торопливо полз прочь.
Командир орудийного расчета, старшина, вставший за наводчика, выпускал снаряд за снарядом, сметая с крыши и чердака одну за другой огневые точки.
— Это вам за Ваську! Это за все хорошее… Еще снаряд!
Его злость усиливалась при виде двух погибших от пулеметного огня товарищей, лежавших в нескольких шагах.
— Ствол греется, — обжигаясь о казенник орудия, предупредил заряжающий. — Надо бы передышку.
— Ни хрена, не сгорим. Еще снаряд!
Снайпер нашел чердачный лаз и спускался вниз по лестнице. Подобрал винтовку одного из убитых, проверил обойму. После оглушительного грохота хотелось забиться в какое-то укромное надежное место. Но бой шел повсюду. Русские наступали.
Спустя час после начала атаки штурмовая группа сумела очистить первый по счету дом, который оборонял довольно многочисленный гарнизон. Но со вторым домом дело сразу не заладилось.
Из глубины улицы открыли огонь уцелевшие противотанковые пушки. Их подавили, заставили замолчать тяжелые полковые минометы и батарея орудий «ЗИС-3». Затем перенесли огонь на дом, который по стилю постройки отличался от предыдущих.
Здесь были более толстые стены, забетонированные полуподвалы, а гарнизон на треть состоял из солдат войск эсэс. «Ребята Гиммлера», так называли эти сплоченные, хорошо подготовленные части. Остальные солдаты были из какой-то элитной дивизии, переброшенной на защиту столицы рейха. Воевать они умели и сразу доказали это.
Гарнизон переждал обстрел, а когда началась атака, дружно огрызнулся огнем из десятков стволов. Приблизиться к дому-крепости, чтобы броском ворваться внутрь, не удалось.
Василий Ольхов видел тела своих бойцов, лежавшие на тротуаре и среди построек во дворе. Тяжелораненых немцы не трогали. Но когда двое санитаров попытались вытащить одного из них, пулеметная очередь накрыла всех троих.
Санитар с перебитым бедром пытался уползти, загребая рыхлую землю руками. Сил хватило лишь продвинуться метров пять по кругу. Потом он замер, видимо, потеряв сознание.
Снайпер Михаил Маневич, укрывшись на третьем этаже отбитого дома, стрелял в оконные проемы и амбразуры.
Белоруса заметили. Два снаряда из легкой 50-миллиметровой пушки взорвались, развалив перегородки. Маневич едва успел выскочить на лестничную клетку. Взрывная волна, догоняя его, вышибла массивную дверь, которая с грохотом рухнула на площадку.
Пулеметному расчету «максима», который вел огонь из соседней квартиры, повезло меньше. Снаряд весом два килограмма прошел над щитком пулемета и взорвался, ударившись о стену. Осколки и взрывная волна смяли старый «максим», дошедший до Берлина.
Расчет из двух человек лежал на полу, оба тяжелораненые. Сержант поднялся на колени, потрогал тело помощника, изрешеченное осколками. Он умирал. Сержант достал индивидуальный пакет, но для перевязки требовалось разрезать одежду.
В окно влетел еще один снаряд и добил обоих бойцов. На лестничной площадке Михаил Маневич протирал винтовку. Убедившись, что она не повреждена, дослал в ствол патрон и направился искать новую позицию.
У сержанта-белоруса был слишком большой счет к немцам. Останавливаться он не собирался, а собственная смерть не пугала его.
Все три танка сосредоточили огонь на этом доме. Сложенный из темно-красного огнеупорного кирпича, он выделялся своим цветом. Когда лучи солнца пробивались сквозь дым, цвет приобретал зловеще-кровавый оттенок.
«Тридцатьчетверка» командира взвода Антипова удачно вложила снаряд в амбразуру. Взрыв опрокинул пушку, раскидал расчет. От частой стрельбы башня танка заполнилась пороховой ядовитой гарью.
Наводчик открыл люк. Пулеметная очередь, как отбойным молотком, ударила по броне.
— Может, закрыть? — спросил он у старшего лейтенанта.
— Не надо, задохнемся. А этот пулемет мы сейчас прикончим.
У Бориса Антипова был опытный экипаж Выпустив два снаряда, танкисты разнесли пулеметное гнездо. Третий снаряд ударил в стену. Огнеупорный каленый кирпич держал удары. Фугасный снаряд весом десять килограммов лишь выбил несколько лопнувших кирпичей.
В ответ получили подкалиберный снаряд. Вольфрамовый сердечник вошел в лобовую броню башни, но не сумел пробить ее до конца. Машину встряхнуло, а сноп мелких кусочков брони хлестнул наводчика в грудь, горло и нижнюю часть лица.
Сержант, вскрикнув, согнулся на своем сиденье. Его сняли и стали торопливо перевязывать. Место наводчика занял Борис Антипов. Заметив, что механик отогнал танк за угол дома, крикнул:
— Прячешься? А ну, вперед.
— Подождите минуту… дайте от удара отойти, товарищ старший…
— Я говорю, вперед!
Заряжающий встал на сторону механика. Показал на извивающегося от боли наводчика, с перебинтованным лицом и шеей.
— Надо Сашку спасать. Грудь и горло пробиты, а здесь толком не перевяжешь.
Наводчика вытащили на тротуар. Разрезали комбинезон. Из мелких ран под горлом толчками вытекала кровь. Комбинезон и гимнастерка были также сплошь пропитаны кровью.
— Сашка, терпи, — бормотал заряжающий.
— Ребята… умирать не хочу…
Сержант хотел сказать что-то еще, но сил хватило на единственную фразу. Закончив перевязку, стали звать санитаров. Подбежал Ольхов.
