Когда за окнами зажглись фонари, раздался зуммер электрического звонка, и в переднюю заторопилась горничная, за ней проплыла хозяйка. По голосам было ясно, что прибыли супруги Чертоноговы.
Разоблачившись, гости вошли в комнату. Виринея Ниловна, как всегда, переусердствовала с румянами, и из-за этого ее щеки, порозовевшие от мороза, приняли неестественный малиновый оттенок. Мило улыбнувшись, она уселась на диван рядом с подругами. Эразм Львович, потирая руки и мягко ступая по персидскому ковру, проследовал в гостиную. Игроки встретили старого знакомого уважительными возгласами, но играть не перестали. Взгляд статского генерала остановился на графине с водкой. Этот хрустальный, слегка запотевший красавец в окружении рюмок высился в углу, на круглом приставном столике. Рядом с ним — блюдо рыбных канапе. Напевая что-то себе под нос, камергер набулькал ледяной жидкости и, выбрав глазами гренку с анчоусом, выпил одним глотком. Закуска отлично дополнила «Смирновку».
— Ну-с, господа, — с улыбочкой пропел Чертоногов, — желающие могут поучаствовать в сеансе. Сегодняшний обещает быть особенно интересным. И знаете, с кем я задумал пообщаться? — Он замолчал, прищурил глаза, подержал паузу и тут же ответил с улыбкой: — С Саввой Тимофеевичем.
— С Морозовым? — привстал от удивления барон Четихин.
— Да-с, — заложив руки за спину и покачиваясь на носках, ответил медиум.
— И что же, позвольте спросить, вы надеетесь вызнать? — не унимался Протасий Христофорович.
— Тайну смерти, — вымолвил Эразм Львович и вновь наполнил водкой крохотную рюмку. Он опрокинул в себя ее содержимое и послал в рот миниатюрный кусочек селедки, умостившийся на квадратике черного поджаренного хлеба.
— Так ведь нет никакой тайны. Говорят, Морозов сошел с ума и наложил на себя руки, — изрек граф Брунн и оторвал взгляд от карт.
— Не скажите, господа, не скажите, — разглаживая усы, изрек статский генерал. — Я ведь с Саввой Тимофеевичем лично был знаком. Да-с. Мы с ним не одну бутылку «Шамбертена» распили. Сильный был человек и умный. Не мог он застрелиться. Да и потом, только вчера я узнал одно странное обстоятельство: услышав выстрел, супружница его бросилась в комнату мужа. Окно было распахнуто, а от дома спешным шагом удалялся какой-то человек. Но самое удивительное заключается в том, что у покойника, который якобы прострелил себе сердце, были закрыты глаза.
— И что с того? — проговорил господин Гюстен. — Он же умер.
— Помилуйте, господа, вы меня удивляете, — взмахнул руками Чертоногов. — Умер — не уснул. Это не одно и то же. У самоубийцы глаза не могут закрыться сами по себе. Ему их кто-то прикрыл. А кто еще это мог сделать, кроме злодея?
— Надо же, какой заботливый душегуб! — воскликнул ювелир Шмулевич.
— А я думаю, что не столько заботливый, сколько трусливый, — предположил француз. — Отправил несчастного на тот свет, а взгляда его мертвых глаз испугался…
— Да не в этом вовсе дело, — бросив карты на зеленое сукно стола, выговорил Протасий Христофорович. — Слышал я, господа, что в зрачках жертвы, точно в зеркале, какое-то время сохраняется лицо преступника. А если глаза закрыты, то и в голову никому не придет в них заглядывать.
— Неужели? — насторожился медиум. — Не знал! Но это только подтверждает мою гипотезу смертоубийства.
— Так что же мы сидим? — вставая, вопросил Семен Натанович. — Пора на сеанс. Пойду дам приглашу.
— Вы положительно правы! — наполняя третью рюмку, закивал Чертоногов.
— А вопросец позволите, Эразм Львович? — робко заикнулся Четихин.
— Чем могу служить?
— Да вот, — замялся барон, — сомневаюсь я, не повредит ли водочка вашему общению с душой почившего Саввы Тимофеевича?
— Ни в коем разе-с. — Лицо камергера напряглось на миг, посерьезнело, но тотчас же расплылось в улыбке: — Наоборот-с, это помогает мне расслабиться и быстрее войти в нужное состояние. Знаете, у меня до сих пор в голове циркуляры, распоряжения, отношения и приказы… Не выпей я водки, мне еще битый час настраиваться на нужный лад пришлось бы. А тут сами видите — четверть часа, и я готов проводить сеанс, — с этими словами он залпом опрокинул третью порцию горячительного напитка, крякнул от удовольствия и вновь потянулся за канапе. На этот раз Эразм Львович довольствовался раковой шейкой с крохотным колечком соленого огурчика, уложенным на хрустящий ломтик белого хлеба.
Между тем слух о предстоящем общении с душой Саввы Морозова донесся до всех присутствующих, и потому столовая уже была полна народу. Гости расселись вокруг стола. Прямо посередине поставили бронзовый канделябр с одной свечой. Толстые малиновые портьеры надежно скрывали лунный свет, пытавшийся проникнуть с улицы. Чертоногов сидел в кресле несколько поодаль, лицом к двери. По его команде задули свечу и все взялись за руки. Эразм Львович, словно истукан, застыл в одном положении. Едва слышно он вымолвил: «Дух Саввы Морозова — явись!» И гости, как было условлено, мысленно произнесли эту фразу трижды. Прошло еще с минуту. Слышалось только апокалипсическое дыхание барона Четихина да тиканье напольных часов. Медиум вдруг поднялся, поклонился кому-то невидимому, отворил двустворчатую дверь и вернулся на место. Прошло еще какое-то время. Статский генерал не двигался. Казалось, он заснул с открытым ртом. Между тем над ним возникло синее, похожее на взбитую подушку облачко. Оно остановилось под потолком и окутало люстру. От него струился легкий свет, точно внутри горела слабая свеча. По комнате пронесся вздох ужаса. Руки гостей еще крепче сжали запястья соседей. В этот момент тяжелый стол начал медленно покачиваться, словно плавая в воде. Он оторвался от пола примерно на дюйм и повис в воздухе.
— Я здесь, — во сне пробормотал медиум каким-то чужим, не своим голосом.
— Вы Савва Тимофеевич Морозов? — дрожащим голосом осведомилась хозяйка квартиры.
— Да, — хрипло буркнул Чертоногов.
— Вы застрелились? — вновь спросила она.
— Нет, — выдохнул тот.
— Вас убили?
— Да-а, — протяжно ответил дух Саввы Морозова устами статского генерала.
— Кто?
— Человек Леонида.
— А где сейчас Леонид? — вопросила Вяземская.
— Здесь.
— В Петербурге?
— Да.
— Как его найти?
— Екатерининский канал, 25.
— А фамилия, как фамилия этого Леонида?..
— Господи! Спаси и сохрани! — привставая, воскликнула мадам Ардашева. Она попыталась перекреститься и разорвала цепь из сомкнутых рук. В этот же миг облако испарилось. Стол ударился о пол всеми четырьмя ножками. С шумом затворились двери. Медиум открыл глаза. Вяземская бросила на подругу укоризненный взгляд и, зажегши свечу, выговорила с раздражением:
