Эмили попробовала, как бы невзначай, расспросить знакомых, не видел ли кто Таллулу, каждый раз придумывая пустячную причину для этого – якобы ей хотелось поговорить с девушкой об общих друзьях или узнать у нее фамилию модной модистки.
Лишь спустя час миссис Рэдли удалось найти ту, кого она искала. Это произошло совершенно случайно. Обходя киоск с поздними розами и высокими желтыми лилиями, она увидела Таллулу в беседке из виноградной лозы. Откинувшись на спинку одного стула и положив ноги на другой, молодая барышня полулежала, как в шезлонге. Ее легкие юбки небрежно свисали вниз со стула, голова была запрокинута, нежная шея открыта, а из темных волос уже выпало несколько шпилек – все это пленяло взор и соблазняло.
Поэтому молодой человек, стоявший около нее, смотрел на девушку как зачарованный. Он все ниже склонялся над Таллулой, а она томно смотрела на него сквозь опущенные ресницы.
Эмили было хорошо знакомо это желание бросить вызов, шокировать. Сама она никогда не прибегала к таким крайним мерам, да и поводов для этого у нее не было… Пока не было.
– О, Таллула! Как я рада видеть вас! – не раздумывая, воскликнула она так, будто они с мисс Фитцджеймс случайно столкнулись в Гайд-парке. – Какие восхитительные цветы, не правда ли? Не ожидала, что удастся собрать такое множество их в это время года.
Девушка смотрела на нее с удивлением, которое постепенно сменялось отчаянием. Вмешательство миссис Рэдли было верхом бестактности, и, казалось бы, она тут же должна была бы остановиться, смутиться и немедленно ретироваться.
Но Эмили не собиралась этого делать и лишь ослепительно улыбалась.
– Я всегда считала, что август – это неудачный месяц для выставок. Для чего-то слишком рано, для чего-то уже поздно, – добавила она.
– Мне кажется, на выставке предостаточно цветов, – заметил молодой человек, порозовев. Он, будто невзначай, поправил галстук и воротничок.
– Боюсь, что вы правы, – согласилась Эмили, следя за его руками. – Для любителей всегда что-то найдется. – Она сделала многозначительную паузу, а затем улыбнулась еще ослепительней и повернулась к Таллуле: – Я много думала над тем, о чем мы говорили с вами в нашу последнюю встречу. Я хочу вам помочь. Я уверена, что можно что-то сделать.
Мисс Фитцджеймс продолжала смотреть на свою новую приятельницу. От ее легкомыслия не осталось и следа. Выпрямившись, девушка тем не менее не обратила внимания на то, что ее юбку давно следовало бы оправить.
– Вы хотите мне помочь? – спросила она. – Сейчас все стало еще хуже. Намного хуже.
Молодой человек, сообразив, что разговор принимает серьезный характер и в нем ему нет места, поднялся. Он поспешил извиниться и, поклонившись дамам, с удивительной готовностью, учитывая обстоятельства, тут же покинул их.
Лишь теперь Таллула поправила одежду, и ее лицо стало серьезным.
– Я снова виделась с Яго, – промолвила она тихо. – Совсем недолго. На благотворительном базаре. Я знала, что он будет там по делам своей нищей церкви. Он смотрел сквозь меня, словно я была напроказившим ребенком, с которым он вынужден быть вежливым. Так взрослые обращаются с чужими детьми, которые ведут себя плохо, но вмешаться нельзя, потому что родители не позволят. – Она скорчила гримаску. – В его взгляде было страдание и терпение. А я так разозлилась, что готова была избить его.
Эмили видела по глазам собеседницы, как она страдает. Таллула не знала, как себя вести – отрицать эту обиду или принять и попытаться превозмочь ее. Казалось, ей легче было делать вид, что она зла, чем сознаваться в том, что ей плохо.
Миссис Рэдли села на стул, на котором только что сидел кавалер ее подруги. От аромата цветов воздух был душен, и Эмили была рада, когда подул слабый ветерок.
– Вам не кажется, что вы отвергаете Яго потому, что он для вас недоступен? – прямо спросила она у девушки.
Мисс Фитцджеймс молчала, раздумывая. Она снова села, но теперь ее поза не была столь вызывающе картинной, и она не стала класть ноги на стул.
– Вам нравятся мужчины, восхищающиеся вами? – не отступала Эмили.
– Нет, – тут же ответила Таллула и улыбнулась. – А вам?
– Ни в коей мере, – решительно сказала миссис Рэдли. – Мужчина должен казаться чуточку не тем, кто вам нужен, и вместе с тем он заслуживает того, чтобы его завоевать. Чем труднее это сделать, тем выше цена этого. Мужчины, кстати, тоже такие. Но женщины в этом преуспевают больше. Мы умеем притворяться, скрывать свои чувства, казаться равнодушными, хотя уже потеряли голову.
– Яго никогда не терял голову, – печально произнесла мисс Фитцджеймс. – Во всяком случае, из-за меня. Я скорее тронула бы его, если бы была падшей женщиной. Тогда он попытался бы спасти мою душу.
– И поэтому вы решили прямо сейчас заняться этим? – воскликнула Эмили и улыбнулась. – Я хочу сказать, грехопадением?
Но ее подруга была слишком несчастной, чтобы оценить шутку.
– Нет, конечно, нет, – резко сказала она. – С этим джентльменом мне было скучно. Одни слова и идеи, а за ними ничего. Если бы вы знали Сойера, вы бы поняли это без объяснений. В нем же всё – поза.
Ее собеседница уселась на стуле поудобнее. В беседке было душно – аромат цветов казался невыносимо приторным.
– Почему бы вам не забыть о Яго? – Эмили решила не ходить вокруг да около. – Мысли о нем будут лишь расстраивать вас. Бросать вызов доставляет удовольствие, но не тогда, когда вы заранее знаете, что вас ждет неудача. В таких случаях все кончается депрессией. Кстати, что бы вы с ним делали, если бы добились своего? Он беден, у него нет денег. Или вы хотите отомстить ему за то, что он презирает вас? Но возможно, вы просто вбили себе в голову, что это так.
– Он презирает меня, – упрямо стояла на своем девушка.
– И вы хотите отомстить ему за это?
Таллула пристально посмотрела на приятельницу. Солнечный луч упал на лицо миссис Рэдли, и оно стало красивым той красотой, которая рождена отвагой и любовью к жизни.
– Нет, я не собираюсь мстить. Это было бы ужасно. – От отчаяния голос девушки стал еще резче. – Вы просто ничего не понимаете, разве не так? Лучше Яго я никого не знала. Ему известно, что такое честь, и он добр, как никто другой, кого я когда-либо встречала. Он честен. – Она подалась вперед. – Не в том смысле, что просто никогда не возьмет чужого, – ему и в голову это не придет. Еще он никому не лжет, как не лжет самому себе. А это редкость, не так ли? Я же лгу себе постоянно. Моя семья лжет, главным образом когда речь идет о делах и поступках. Они утверждают, что вынуждены так поступать, постоянно находят себе оправдание. Я все больше в этом убеждаюсь.
– И я тоже, – согласилась с ней Эмили. – Но не уверена, что смогла бы жить с человеком, который всегда говорит одну только правду. Мне не хотелось бы знать ее в таком количестве, и, боюсь, я не смогла бы ее все время слышать. Правда бывает и приятной, я знаю, но мне проще было бы восторгаться ею на расстоянии… и чем оно больше, тем лучше.
