Впрочем, и платье, и пальто, и даже соболиная муфта, которую дама держала в руках, были всего лишь ничего не значащим довеском к обладательнице ножки, которая была так хороша, насколько вообще может быть хороша женщина в расцвете молодости и упоительной красоты.
У Лины Кассини были идеальные черты лица, а головка была так царственно посажена на изящной шее, как бывает только у какой-нибудь сказочной принцессы – сказочной, потому что в нашей реальности принцессы обнаруживают сходство скорее с мочалками, причем изрядно потрепанными жизнью. Из-под густых ресниц блестели выразительные темные глаза, улыбка тронула губы красавицы, как только она увидела предназначенный ей незнакомым воздыхателем колоссальный букет, – тот самый, который лжемайор Ломов непочтительно обозвал копной.
Трепеща, начальник вокзала подал госпоже Кассини руку и помог спуститься на перрон. Тотчас же их окружила взволнованная толпа.
– Госпожа Кассини…
– Сударыня!
– В честь вашего появления в нашей стране… Черт возьми, как это сказать по-французски?
– Она итальянка…
– Да какая разница? Пела во Франции, значит, говорит по-французски…
Лина окинула царственным взором всех этих взволнованных недотеп, которые говорили разом, мешая русские и французские слова, и повернулась к единственному человеку, который до сих пор не промолвил ни слова, – обладателю чудо-букета. Судя по всему, незнакомец наконец-то сумел справиться с ним, потому что не без усилия отвел букет в сторону, и прямо в душу певице поглядели невероятные голубые глаза.
– Сударыня, – очень вежливо спросил обладатель глаз на неплохом французском, – я имею честь говорить с несравненной мадам Фелис, не так ли?
Улыбка мигом слетела с лица Лины. Теперь если бы кто и сравнил ее с принцессой, то исключительно с рассерженной.
– Нет! – надменно бросила она. – Как вы могли принять меня за эту погонщицу мулов?
– Простите, – жалобно промолвил ее собеседник, – я ужасно близорук! От души надеюсь, что не обидел вас…
Лина посмотрела на этого глупца, раздумывая, испепелить его взором или нет, но в конце концов ограничилась тем, что просто отвернулась. Фотографы в экстазе снимали почти без перерыва.
Тут из глубины вагона донесся какой-то жуткий звук, нечто среднее между рыком и мяуканьем, и через минуту перед толпой предстала невысокая дама в шляпе величиной с мельничное колесо, на которую было наверчено чудовищное количество перьев и искусственных цветов. На этой даме было уже не пальто, а шуба в пол, распахнутая с таким расчетом, чтобы было видно бесподобное жемчужное ожерелье – раньше принадлежавшее некоей королеве, – ожерелье висело на шее в три ряда.
– Карамба! – рявкнула дама по-испански. – Розита, чего ты там возишься? Веди сюда Боско, да поживее!
Следом за дамой показалась молоденькая зашуганная горничная, которая тащила за собой на поводке настоящего гепарда. Он упирался изо всех сил и, судя по всему, издавал как раз те звуки, которые озадачили присутствующих минуту назад.
– Из-за тебя и этой паршивой зверюги я выхожу из вагона второй, – прошипела дама Розите. – Никогда тебе этого не прощу!
Она тряхнула головой так, что все перья и цветы заколыхались и заходили волнами, и, подбоченясь, с милостивой улыбкой стала позировать фотографам. Почти забыв про Лину, они переключились на Марию Фелис.
– О! О! А гепард-то настоящий!
– Это правда, что он уже покусал не одного ее поклонника?
– А правда, что это подарок богемского кронпринца?
– А правда, что…
Амалия перестала слушать. Если говорить о красоте, то, пожалуй, моя героиня отдала бы пальму первенства Лине, потому что у Марии Фелис были слишком хищные ноздри и слишком низкий лоб; но в то же время в Лине было что-то от статуи, нечто застывшее и меланхолическое, в то время как испанка вся словно полыхала невидимым огнем. Она метнула взгляд на господина с чудо-букетом и приветственно оскалилась.
– Синьора Фелис, – объявил обладатель букета, – меня зовут Казимир Браницкий, и от имени всех нас я счастлив приветствовать вас в России и вручить вам этот скромный подарок.
Тут только изумленная Амалия признала в говорящем своего дядюшку.
– Щучья холера! Что это он задумал? – вырвалось у нее.
А Казимир тем временем уже завладел ручкой Марии Фелис и поцеловал ее так галантно, словно был каким-нибудь принцем, а не бедным шляхтичем на иждивении у своей племянницы, которая стояла сейчас в десятке шагов от него, кусая губы.
Нет, ну вы поймите: после того как Казимир пообещал не встречать Лину Кассини у поезда, после того как Амалия достала приглашения на именины супруги посла, после всех усилий и детально обговоренных планов… – все поломать, просто все, купить эти дурацкие цветы и явиться сюда, с ходу восстановив против себя женщину, которую он должен был, наоборот, расположить к себе… Ведь это же черт знает что такое!
– Вот босяк, – брякнул у нее над ухом Ломов. – Шею ему свернуть мало!
В кои-то веки баронесса Корф была совершенно с ним согласна.
Глава шестая, в которой перед Амалией маячит тень провала, а Казимир не испытывает угрызений совести
Если вечером в среду уже можно было бы подвести какие-то итоги, то они казались совершенно неутешительными.
Во-первых, Казимир проштрафился и по совершенно непонятной причине перевернул все с ног на голову. Вместо того чтобы обхаживать итальянку, он подкатил к испанке, и нельзя сказать, чтобы совсем безуспешно.
Во-вторых, Антон Филиппович Непомнящий все-таки прорвался к итальянской диве, поломав по пути к ней половину роз, и всучил ей букет, пребольно уколов шипами. Более того, он громогласно выразил надежду на то, что они еще встретятся и вообще он не прочь неотлучно находиться при ней все то время, что она будет в России.
В-третьих, когда Казимир вернулся домой и Амалия накинулась на него, требуя ответа, какого черта он посмел поставить на карту план тщательно разработанной операции, дядюшка только сделал огромные глаза.
– Если ты настаиваешь, – сказал он, – я могу все тебе объяснить!
– Не нужны мне твои объяснения! – завелась Амалия. – Ты подвел меня, да что там – ты всех нас подвел!
Тут, само собой, вмешалась Аделаида Станиславовна, учуявшая, что ее ненаглядного Казимирчика опять хотят обидеть.
– Как ты разговариваешь с моим братом, Амалия? – возмутилась она.
Чувствуя в душе ужасную, опустошающую безнадежность, Амалия только махнула рукой и отошла к окну. Она прекрасно понимала, что объясняться с Казимирчиком или взывать к его совести можно было с таким же успехом, с каким, к примеру, вопрошать у Северного полюса, отчего он не экватор.
У Сергея Васильевича Ломова были свои заботы. Поздно вечером он приехал домой к генералу Багратионову (если того требовали интересы дела, Петр Петрович был готов обсуждать рабочие проблемы в любое время суток) и доложил, что министр отправил Лине Кассини записку, в которой просил о встрече. К письму, вероятно, для вящей убедительности он приложил букет орхидей и массивный бриллиантовый браслет.
