— Ах, господин граф фон Вартенберг! — пропел он и поклонился так низко, словно вознамерился почистить ему сапоги. — Великая честь принимать у себя в скромной таверне посланника из дома Виттельсбахов. Давненько вы…
Господин с бородкой нетерпеливо поднял руку, и тучный трактирщик замолчал.
— Довольно этой лести; приготовил бы нам лучше отдельную комнату, — проворчал он сердито. — Мне нужно обсудить нечто важное с этими господами.
— Всё, как вы пожелаете. Будет исполнено.
Раскланиваясь, трактирщик повел графа и Земеров к отдельному коридору. Проходя мимо стола, за которым сидели Симон и Магдалена, юный Себастьян Земер наградил их пренебрежительным взглядом.
— Взгляни-ка, отец, — прогнусавил он. — Теперь даже никчемные цирюльники и отродья палачей захаживают в таверну Андекса. Святая гора уже не та, что была раньше.
Карл Земер хмуро посмотрел на шонгауцев:
— Полагаю, сын мой, трактирщик не знает, кто к нему захаживает. В моем трактире такое уж точно не пройдет. Бесчестным там делать нечего.
Он нетерпеливо взял своего отпрыска за плечо.
— Идем же теперь, у нас есть дела поважнее. Я слышал, здесь наливают отличное, хоть и дорогое, токайское вино. То, что нужно при заключении сделок.
Оба скрылись вслед за благородным господином в боковом коридоре. Симон взглянул на Магдалену; та, побледнев, прикусила губу и наконец прошипела:
— Чванливые Земеры! Якоб Шреефогль уже говорил мне, что оба они собираются хорошенько поживиться на празднике. Мне от одного их вида дурно становится.
— Не надо так волноваться. — Симон с сочувствием погладил ее по волосам. — Тебе все равно этого не изменить. Но хотел бы я знать, что же Земеры затеяли с урожденным Виттельсбахом. Если это правда, то у них все получилось. Тот, кто ведет дела с семьей баварского курфюрста, никогда не прогадает.
Магдалена шумно высморкалась и одним глотком допила вино в кружке.
— Они, наверное, всучат графу каких-нибудь свечей и иконок, а благородный господин потом перепродаст их еще дороже, — пробормотала она, после чего встала и, потянувшись, бросила на стол пару монет. — Пойдем уже. Нет желания сидеть в одном трактире с Земерами. А тебе еще нужно этот отчет написать, будь он неладен…
Она со вздохом направилась к выходу.
— Проклятие, ведь при всем этом я просто хотела помолиться в Андексе!
Снаружи в тени перед трактиром прятался человек в черной рясе и недоверчивым взглядом провожал семейную пару из Шонгау, бредущую вниз по холму в сторону Эрлинга. Потом грязно выругался, как привык во время войны. Ругань всегда шла ему на пользу, хотя Господь и не поощрял ее. Она помогала разогнать кровавые образы; однако беспокойство осталось.
С тех пор как здесь появился этот цирюльник со своей подругой, все пошло наперекосяк! Сначала не-удачный эксперимент, потом убитый подручный и спор с Виргилиусом — и что, черт побери, понадобилось этой любопытной девке на башне? А если она что-нибудь заподозрила? Если нашла что-нибудь наверху?
Он улыбнулся и помахал рукой, когда мимо него с песнопениями прошли несколько паломников. Но те не стали к нему приближаться, почувствовав, что от него не исходило благословения. Он привык, что люди боялись его наружности. Прежде она была частью его профессии, которая внушала окружающим страх, теперь — просто лицо. Гримаса дьявола в монашеском обличии, так говорили про него с тех пор, как он постригся много лет назад в монахи и расстался с прежней жизнью. Но с лицом расстаться не получилось.
Как и с прошлым.
Злобно бормоча себе под нос, словно жирная навозная муха, брат Йоханнес двинулся обратно к аптеке, где его ждали тревоги, зловоние и разлагающийся труп.
Он не знал еще, что это только начало.
Тем временем Куизль сидел у пруда, неподалеку от своего дома и вырезал из тростника кораблики для внуков.
Он купил внукам сушеных фруктов и глазированных орехов, и малыши поедали их с большим аппетитом. Губы у них стали липкими от меда, руки испачкались грязью и сажей. Палач усмехнулся. Хорошо, что их сейчас не видит мама.
При мысли о детях он вдруг снова помрачнел. Мало того, что жена заболела, так теперь еще и внукам опасность угрожала! Предупреждение Ганса Бертхольда прозвучало недвусмысленно. Если Куизль расскажет о кражах судебному секретарю, внуков ждет худшее. И даже если он не станет ничего предпринимать — Бертхольд просто горит жаждой мщения. Кто даст гарантию, что он при удобном случае не подкараулит детей у пруда или на берегу Леха? Толкнуть легонько — и малыши в мгновенье ока уйдут под воду…
Палач вынул мешочек с табаком и принялся угрюмо набивать трубку. Как всегда, когда он хотел поразмыслить, ему требовалось это восхитительное зелье, которое каждый месяц ему привозили из Аугсбурга знакомые плотогоны. Как только к небу потянулись первые клубы дыма, Куизль почувствовал себя гораздо спокойнее. Но вслед за этим из раздумий его вырвал звук приближающихся шагов.
— Черт бы побрал всех, нигде в покое не оставят! — проворчал палач.
Развернувшись, он увидел среди ивовых зарослей своего сына Георга. В руках мальчика по-прежнему болталась праща, которой он еще пару часов назад обратил в бегство братьев Бертхольдов. За ним следовала его сестра Барбара. Ее черные локоны свободно ниспадали на плечи, под рубахой уже обозначались первые округлости.
Георг и Барбара были близнецами, но различались до невозможности. Приветливая Барбара, подобно старшей сестре Магдалене, не лезла за словом в карман и росла, видимо, такой же красавицей. Георг, наоборот, был неотесанным, словно кусок необработанного дерева, и молчаливым, как отец. Будучи учеником палача, он помогал иногда на казнях, и уже через несколько лет его ждал экзамен — образцовое обезглавливание.
— Если мама узнает, что ты опять купил малышам сладости, головы тебе не сносить, — с улыбкой предостерегла его Барбара. — Она и так считает, что ты их слишком балуешь.
— Смотрите, чтобы я вам не всыпал как следует, — проворчал палач. — Разве не велел я Георгу вычистить повозку? А потом встречаю его у склада с пращой в руках! Что ты вообще там забыл?
— Хотел с ребятами воробьев пострелять, — ответил Георг резко. Голос у него был не настолько низкий, как у отца, но уже такой же ворчливый. — Но подстрелить сумел только пару висельников.
— Тебе радоваться нужно, что он там оказался, — вмешалась Барбара. — До Кожевенной улицы было слышно, как Бертхольд вопил. Я даже представлять не хочу, что он сделал бы с малышами, если бы Георг не подоспел.
— Ладно тебе, с этими я бы и сам справился, — огрызнулся Якоб.
— С дюжиной парней? — засмеялся Георг. — Отец, не переоценивай себя. Ты уже немолод.
— Уж с Бертхольдами сладил бы. На войне я таких петухов десятками через клинок скакать заставлял. И не старше твоего был тогда, зато сил хоть отбавляй. Сила и смекалка, вот что главное!
