— Можно подумать, сам Господь не желает, чтобы мы сегодня побывали в монастыре.
Симон повернулся к Магдалене: она уставилась в небо, дождь стекал по ее забрызганному грязью лицу.
— Непогода довольно часто случается в это время года, — ответил он словно бы между прочим и попытался хоть немного придать голосу уверенности. — Не думаю, что…
— Это знак! — послышался дрожащий голос справа. Это был Себастьян Земер, сын бургомистра. Он скрестил пальцы правой руки и показал на Симона с Магдаленой. — Я говорил ведь, что нам следует оставить женщин дома. Кто отправляется в паломничество к Святой горе с дочерью палача и грязным цирюльником, самого Вельзевула ведет за руку. Молния есть знак Господа, он призывает нас покаяться…
— Прикуси свой дерзкий язык, Земер! — прошипела Магдалена и сверкнула глазами на юношу. — Что ты знаешь такого о покаянии, ну? Лучше штанишки выжми, пока другие не заметили, что ты обмочился от страха.
Себастьян стыдливо уставился на темное пятно, растекшееся по широким ярко-красным ренгравам, затем молча отвернулся, при этом злобно покосившись на Магдалену.
— Не слушайте его. Мелкий пройдоха, всего лишь избалованный воспитанник своего отца.
Из темноты леса выступил Якоб Шреефогль. Патриций был одет в приталенный камзол и высокие кожаные сапоги, белый кружевной воротник обрамлял привлекательное лицо с бородкой и крючковатым носом. Дождь тонкой струйкой стекал с острия его парадной шпаги.
— А вообще вы правы, Фронвизер. — Шреефогль повернулся к Симону и указал на небо. — В июне подобные ненастья явление вполне обычное. Но если молнии бьют в непосредственной близости от тебя, поневоле чувствуешь на себе гнев Господа.
— Или гнев ближнего своего, — мрачно добавил Симон.
Уже четыре года минуло с тех пор, как они с Магдаленой поженились. И все это время многие горожане ясно давали понять Симону, как они относились к этому браку. Будучи дочерью палача Якоба Куизля, Магдалена считалась неприкасаемой, и ее по возможности обходили стороной.
Лекарь пошарил возле пояса и проверил, там ли еще висит мешок с целебными травами и медицинскими инструментами. Не исключено, что немного лекарства понадобится ему и во время этого паломничества. В последнее время горожане все чаще обращались за помощью к Симону. И хотя о Большой войне теперь помнили лишь старики, чума и другие эпидемии в последнее время одна за другой проносились над Шонгау. В прошлую зиму заболели и оба сына Симона и Магдалены. Но Господь смилостивился, и малыши выздоровели. После этого Магдалена молилась несколько дней и в конце концов уговорила Симона отправиться с ней после Троицы в паломничество к Святой горе вместе с другими двадцатью жителями Шонгау и Альтенштадта, которые хотели вознести благодарственную молитву Господу в знаменитый Праздник трех причастий. Детей Фронвизеры оставили на попечение бабушки и дедушки — и после событий, пережитых ими за этот час, Симон нисколько не пожалел о таком решении.
— Судя по всему, дождь все-таки затушил пожар. — Шреефогль указал на развороченный бук, на котором еще плясали несколько язычков пламени. — До Андекса, должно быть, уже недалеко. Мили две-три, не больше, как думаете?
Лекарь пожал плечами и огляделся. И остальные деревья теперь лишь слабо дымились, зато дождь полил такой, что в вечерних сумерках даже вытянутую перед собой ладонь едва можно было разглядеть. Паломники попрятались под растущими неподалеку елками, чтобы переждать ливень. Один только Карл Земер все разыскивал свою лошадь и с громкими криками бродил где-то по лесу. Капризный сын его между тем предпочел усесться на поваленный ствол дерева и теперь отогревался с помощью припасенной фляжки с настойкой. Его преподобие Конрад Вебер смотрел на юного упрямца и хмурился, но вмешиваться не собирался. Священника Шонгау вовсе не прельщало связываться с отпрыском первого бургомистра.
Однако не успели паломники хоть немного успокоиться, как где-то поблизости громыхнула очередная молния. Шонгауцы снова бросились врассыпную, точно напуганные куры, и устремились по грязным откосам дальше в долину. Деревянный крест священника, расколотый и заляпанный грязью, остался лежать где-то среди булыжников.
— Да не разбегайтесь вы! — перекричал Симон дождь и грозу. — Ложитесь наземь! На земле безопасно!
— Забудь. — Магдалена покачала головой и зашагала в ту же сторону. — Они не слышат тебя. А если бы и услышали, то вряд ли стали бы прислушиваться к советам какого-то цирюльника.
Симон вздохнул и вместе с Магдаленой поспешил вслед за остальными. Рядом с ними вышагивал плотник Бальтазар Гемерле; он все не расставался с тяжелой тридцатифунтовой паломнической свечой. Пламя ее уже погасло, но сильный, шести футов ростом богатырь держал ее, точно знамя в строю. Симон, и без того низкий, рядом с ним казался самому себе еще меньше и тоньше.
— Холопьё безмозглое! — проворчал Гемерле и широким шагом обошел грязную лужу. — Это же ливень, и ничего больше! Нужно побыстрее выбираться из этого леса, будь он неладен. А если эти трусишки и дальше будут убегать, мы еще и заблудимся вконец!
Симон молча кивнул и прибавил шагу. Под раскидистыми кронами между тем сгустилась непроглядная тьма. Большинство спутников теперь виделись лекарю лишь разрозненными силуэтами, издалека доносились испуганные крики, кто-то громко молился четырнадцати святым чудотворцам.
Кроме того, где-то вдали начали завывать волки.
Симон вздрогнул. За годы после Большой войны эти звери сильно расплодились и стали, как кабаны, настоящим бедствием для селян. Отряду из двадцати смелых мужчин голодные твари сделать ничего не смогли бы, но для паломников, поодиночке блуждавших по лесу, представляли серьезную угрозу.
Ветви больно хлестали по лицу, Симон старался хотя бы Магдалену и коренастого Бальтазара Гемерле не потерять из виду. Но плотник со свечой был, к счастью, таким здоровым, что лекарь то и дело отыскивал его среди кустов и низких деревьев.
Здоровяк вдруг остановился как вкопанный, и Симон едва не налетел на него и Магдалену. Лекарь собрался уже крепко выругаться, но потом замер и почувствовал, как волосы на затылке встали дыбом.
На небольшой прогалине прямо перед ними стояли два волка, злобно скалясь и рыча на паломников. Глаза их красными точками сверкали в ночи, лапы — напряжены перед прыжком. Вид у них был настолько истощенный, словно они давно уже никого не ловили.
— Не шевелитесь! — прошипел Бальтазар. — Если побежите, они бросятся на вас сзади. К тому же мы не знаем, есть ли поблизости другие.
Симон медленно потянулся к мешку, в котором, помимо медицинских инструментов и трав, лежал остро отточенный стилет. Правда, он сомневался, что маленький ножичек поможет ему против двух изголодавшихся зверюг. Магдалена рядом с ним не шевелилась и таращилась на волков. Плотник Бальтазар чуть поодаль перехватил тяжелую свечу, словно меч, будто собирался ею размозжить голову одному из зверей.
«Залитая волчьей кровью паломническая свеча! — пронеслась мысль в голове лекаря. — Интересно, что скажет на это настоятель монастыря?»
