Фронвизер сонно потер красные глаза. С самого утра его вызвали к графу Вартенбергу. При этом лекаря не покидало чувство, что идет он на собственную казнь. Но опасения его оказались напрасными. Иезуитов порошок, похоже, и вправду подействовал! Лихорадка отступила, и мальчик, судя по всему, шел на поправку. Раз или два граф недоверчиво покосился на Симона, и лекарь уже испугался, что Вартенбергу известно о его вчерашнем обыске в кабинете. Но потом граф ободряюще похлопал его по плечу, и Фронвизеру пришлось сделать над собой усилие, чтобы случайно не вздрогнуть…
Резкая боль вернула Симона в действительность, на монастырскую площадь. Один из паломников случайно наступил ему на ногу. Лекарь сдержался, чтобы не выругаться, и повернулся к палачу.
— А если вас кто-нибудь узнает? — спросил он шепотом. С тех пор как Магдалена рассказала ему о злополучной встрече с Земерами, Симон каждую минуту ждал, что Куизля разоблачат. — Хоть бы плащ надели не такой броский! Вы же сами говорили, что за вами охотятся здешние стражники.
— Ерунда! — огрызнулся Якоб и повыше поднял воротник. — У них сегодня есть дела поважнее, нежели гоняться за приблудными францисканцами. Сам смотри, что творится!
Он обвел могучей рукой толпу паломников, растущую с каждой минутой. Отовсюду доносились церковные пения; воздух до такой степени пропитался запахом фимиама, что у лекаря едва не закружилась голова.
— Остается только надеяться, что эта болезнь не настолько заразная, как я опасался, — пробормотал Симон. — Иначе она по всей Баварии расползется.
Паломники, казалось, прибыли со всех уголков княжества, а также из-за его пределов. Симон различил швабский, франконский, пфальцский и саксонский диалекты и даже уловил обрывки иностранных фраз. При мысли, что паломники разнесут болезнь по родным городам и деревням, у Симона подкашивались ноги. Во всей этой суматохе ему так и не удалось спросить у Шреефогля, что же он выяснил вчера в монастырской таверне.
— Проклятие! Хорошо, что Магдалена с детьми сюда не явилась, — проворчал Куизль. — Сорванцов тут только затоптали бы, или они бы сами заблудились.
Палач беспокойно переступал с ноги на ногу, и Симон невольно усмехнулся. Он знал, что Куизль терпеть не мог больших скоплений народа. Ему по душе были леса и пение птиц на деревьях.
— Магдалена хочет еще раз поговорить с настоятелем, — ответил лекарь. — Может, он знает что-нибудь такое, что нам поможет.
— Сегодня? Забудь! — Палач сплюнул и при этом едва не попал в стоявшую рядом старушку, та злобно на него покосилась. — С какой стати у настоятеля в день праздника именно для Магдалены найдется время?
— Вчера вечером мы с ней еще немного поговорили, — возразил Фронвизер. — На днях она встретила брата Мауруса в монастырском саду. И он, кажется, говорил ей, что в этот раз облатки показывать будет приор.
— Чтобы настоятель пропустил самый важный в году праздник? — засомневался Куизль. — А это не покажется несколько странным?
— Брат Маурус, наверное, тяжело переживает то, что случилось с его братом. Неудивительно, что он не в состоянии справлять богослужение, — пожал плечами Симон. — Во всяком случае, Магдалена надеется встретить настоятеля в монастырском саду. Похоже, он там часто бывает.
Куизль насмешливо рассмеялся:
— И он, значит, соизволит поболтать с моей дочерью? Мечтай-мечтай, дорогой зять.
— Ваша дочь, как вы сами знаете, крайне настырная, — ухмыльнулся Симон. — В Судный день ей, наверное, со всеми архангелами поговорить разрешат, лишь бы она всех в покое оставила.
Над толпой вдруг пронесся шепот. Симон поднял голову и увидел, как на балкон маленького эркера вышел приор Иеремия. В отличие от недоделанной крыши эту, самую важную, часть монастыря уже починили.
Брат Иеремия с величественным видом поднял над головой серебряную дароносицу, и паломники попадали на колени и смиренно опустили головы. Симон заметил краем глаза, как старуха рядом с Куизлем закатила глаза и завалилась набок, ее осторожно подхватил такой же дряхлый старик. Откуда-то донеслись визгливые крики и разрозненные вопли.
— Святые облатки! Иисус и Богородица, святые облатки! Господи, благослови нас!
Симон с палачом тоже опустились на колени. Лекарь почувствовал, как по телу поползли мурашки, волосы на затылке встали дыбом и на глазах выступили слезы от фимиама. Он никогда не отличался набожностью — в отличие от Магдалены, именно ей пришла в голову эта затея с паломничеством. Но теперь, среди многочисленных богомольцев, старых и молодых, проделавших долгий путь, чтобы увидеть три освященные облатки в серебряном сосуде, даже Симона переполнял трепет. Зрелище, казалось, тронуло даже палача. Куизль неотрывно смотрел на балкон: приор как раз произносил слова благословения.
— Benedictat vos omnipotens Deus Pater, et Filius, et Spiritus Sanctus…
Люди вжались в землю, некоторые плакали, другие истерически смеялись или колотили себя, словно одержимые, по груди или спине. Один только Куизль не сводил глаз с балкона.
— Впечатляет, не правда ли? — прошептал Симон. — Столько веры, можно даже…
— Чтоб тебя, кончай эту брехню! — перебил его палач. — Я слишком хорошо помню, как католики рванули с мечами и копьями на Магдебург.[18] Глаза у них точно так же сверкали, а руки были по локоть в крови… Хочешь помолиться, отправляйся в церковь, в тишину, а не балаган, как на ярмарке, устраивай. — Он кивнул в сторону дароносицы, которую приор держал над головой, точно карающий меч. — На что угодно готов поспорить, что настоящих облаток там все равно уже нет.
Симон ухмыльнулся:
— А я-то уж думал, вас озарение посетило.
— Что нам с Господом обсуждать, это наше с ним дело. Не тебе…
Вдруг где-то поблизости раздался вопль, отличный от всех благоговейных криков. Симон встрепенулся и увидел, как в их сторону сквозь толпу продираются двое мужчин. Их сопровождали четыре охотника, вооруженные копьями и арбалетами.
Тучный человек, возглавлявший группу, оказался не кем иным, как бургомистром Шонгау. За ним поспевал его сын; завидев Куизля, он торжествующе ухмыльнулся.
Оба ускорили шаг, от Якоба с Симоном их отделяло шагов двадцать, не больше.
— Ха, Куизль! Так я и знал! — Земер кричал так громко, что паломники начали на него оглядываться. Даже приор на балконе прервал на секунду свое благословение. — Вшивый палач! — бесновался бургомистр. — У тебя башка из толпы как знамя торчит, теперь от меня не уйдешь. Хватайте богохульника и самозванца!
Стражники решительно прокладывали путь сквозь возмущенную толпу.
— Что теперь? — прошипел Симон. — Я же предупреждал вас; так ведь нет, вы и слушать не пожелали! — Лекарь показал на окна в пристройке монастыря, где расположились более состоятельные паломники. — Должно быть, они узнали вас сверху. Что, черт возьми, нам теперь делать?
— Что еще? — Палач растолкал нескольких паломников, так что образовался узкий коридор. — Ноги в руки. Посмотрим еще, кто быстрее: палач или жирный Земер и его кривоногий сынок. Я уже головы рубил, когда этот торгаш прыщавый еще в штаны по-большому ходил.
