Не унывайте, несмотря на горе,
Ведь все равно от горя не уйти,
Хотя ветра уносят все…
В поисках вдохновения Одиль уставилась на пачки овсянки на полках.
– Хотя ветра уносят все, – тупо повторила она.
Ей нужно было найти какую-нибудь рифму к слову «горе».
– Море? На просторе? Вскоре? Хотя ветра уносят все в раздоре? – с надеждой в голосе сказала Одиль.
Нет, это было неплохо, но все же не то.
Весь день в магазине, которым они владели с Жилем в Сен-Реми, она ощущала прилив вдохновения. Оно накатывало на нее волнами, и теперь все обратные стороны чеков и пустые коричневые бумажные пакеты были испещрены ее каракулями. Одиль чувствовала, что большинство из написанного ею очень неплохо и может быть опубликовано. Потом она все это напечатает и отошлет в «Дайджест свиновода». Там почти всегда принимали ее вирши и почти никогда ничего не правили. Муза нечасто была столь щедрой, но сегодня Одиль чувствовала такую легкость на сердце, какой не было вот уже несколько месяцев.
Весь день люди приходили в магазин, большинству нужна была какая-то мелочь и масса информация, и Одиль с удовольствием предоставляла им ее после словесного вступления.
– Вы там были, дорогая?
– Это, наверное, было ужасно.
– Бедный месье Беливо! Он ведь ее искренне любил. И жена у него умерла всего два года назад.
– Она действительно испугалась до смерти?
Но именно к этому воспоминанию Одиль не хотела возвращаться. Крик Мадлен замер, словно она увидела что-то столь ужасное, что оно обратило ее в камень, будто это было какое-то мифическое чудовище, голова, опутанная змеями. Одиль это никогда не казалось таким уж страшным – ее монстры всегда обретали человеческие черты.
Да, Мадлен испугалась до смерти – так ей и надо за все те страхи, что пережила по ее милости Одиль за последние несколько месяцев. Но теперь этот страх прошел, словно шторм пронесся над городком и стих.
Шторм. Одиль улыбнулась и поблагодарила свою музу за то, что та вернулась к ней.
Хотя ветра уносят все в шторморе,
Мы не свернем со своего пути.
Был шестой час – пришло время закрываться. Сегодня она хорошо поработала.
Старший инспектор Гамаш позвонил агенту Лемье, который все еще находился в гостинице Габри.
– Она пока не вернулась, шеф. Но Габри здесь.
– Передай, пожалуйста, ему телефон.
Через несколько секунд раздался знакомый голос:
– Salut, patron.
– Salut, Gabri. Скажите, мадам Шове приехала к вам на машине?
– Нет, она просто возникла из ниоткуда, хе-хе. Ну конечно она приехала на машине. Как сюда иначе добраться?
– Ее машина все еще у вас?
– Хороший вопрос. – Габри двинулся с телефоном к двери и вышел на веранду. – Oui, c’est ici
[37]
. Маленький зеленый «эко».
– Значит, она не могла уйти далеко, – сказал Гамаш.
– Хотите, чтобы я открыл дверь в ее номер? Я могу сделать вид, что это для уборки. Вот я беру ключ… – (Гамаш услышал звяканье ключа, снимаемого с крючка), – и уже иду по коридору.
– Не могли бы вы дать ключ агенту Лемье? Дверь должен открыть он.
– Отлично, – с легким недовольством произнес Габри.
Несколько секунд спустя заговорил Лемье:
– Я отпер дверь, шеф. – Последовала мучительная пауза: агент Лемье вошел в комнату и включил свет. – Ничего. Номер пуст. В ванной тоже никого. Хотите, чтобы я осмотрел ящики?
– Нет, это будет уже слишком. Я только хотел убедиться, что ее там нет.
– Что она не лежит здесь мертвая? Я тоже об этом думал, но ее здесь нет.
Гамаш попросил снова передать трубку Габри.
– Patron, нам могут понадобиться номера на завтра.
– Надолго?
– Пока не раскроем дело.
– А если вы его не раскроете? Тогда останетесь навсегда?
Гамаш вспомнил изящные, соблазнительные номера, мягкие подушки, хрустящие простыни и кровати такие высокие, что рядом с ними стояла приступочка. Прикроватные тумбочки с книгами, журналами и водой. Приятные ванные комнаты со старой плиткой и новой сантехникой.
– Если каждое утро будете готовить яйца со шпинатом, то останусь, – пообещал Гамаш.
– Вы невменяемый человек, – сказал Габри, – но вы мне нравитесь. И не беспокойтесь за номера. У нас их достаточно.
– Даже на Пасху? Есть свободные места?
– Свободные? Да про нас никто не знает, и я надеюсь, что так оно и дальше будет, – фыркнул Габри.
Гамаш попросил Габри сообщить ему, когда вернется Жанна Шове, сказал Лемье, чтобы отправлялся ночевать домой, и наконец отключился. Глядя в окно на другие машины, мчащиеся по дороге в Монреаль, Гамаш думал.
Куда девалась медиум?
Он всегда втайне надеялся, что некий голос прошепчет ему ответы, хотя и не знал, что будет делать, если начнет слышать голоса.
Подождав минуту и не услышав никаких голосов, он взял телефон и набрал еще один номер.
– Bonjour, суперинтендант. Все еще на работе?
– Собираюсь уходить. Что у тебя там, Арман?
– Это было убийство.
– Скажи мне, это твое ощущение или есть какие-то доказательные факты?
Гамаш улыбнулся. Старый друг хорошо его знал и, как и Бовуар, испытывал определенное недоверие к «ощущениям» Гамаша.
– Вообще-то, это мне сказал мой дух-наставник.
На другом конце наступила пауза, потом Гамаш рассмеялся:
– Это шутка, Мишель. Une blague
[38]
. На этот раз факты есть. Эфедра.
– Насколько мне помнится, об эфедре говорил тебе я.
– Верно, но в ее комнате или ванной эфедры не обнаружилось. И вообще не обнаружилось нигде, где она могла бы ее хранить. Судя по всему, эта женщина вовсе не считала, что ей нужно похудеть. С аппетитом у нее все было в порядке, и потребности применять опасные средства она не испытывала. Никаких бзиков относительно избыточного веса или диеты. Ни книг, ни журналов на эту тему я у нее не нашел. Ничего похожего.
– Ты думаешь, кто-то подсунул ей эфедру.
– Да, я так думаю. Я начинаю расследование убийства.
– Я не возражаю. Извини, что испортил тебе праздник. Ты успеешь проводить Даниеля?
– Нет, он уже на пути в аэропорт.
– Извини, Арман.
