Лакост была здесь дома. Ей вдруг захотелось взять Клару за руку. Ее дом был здесь. На этом чердаке. Но еще и с этими женщинами.
– Bonjour. – Крупная черная женщина в кафтане приближалась к ней с распростертыми руками и любезной улыбкой на лице. – C’est Agent Lacoste, n’est-ce pas?
[40]
– Oui.
Они обменялись поцелуями, после чего Мирна обняла и тоже поцеловала Клару.
– Пришли на завтрак? Всем хватит. Я могу и добавить. Чего хотите?
На лице Клары появилось напряженное выражение.
– Агенту Лакост нужна наша помощь.
– Чем я могу помочь?
Мирна перевела взгляд на молодую женщину, одетую просто и изящно, как и большинство квебекцев. Мирна рядом с ней казалась настоящей горой. Удобной и счастливой горой.
Лакост сказала ей все, чувствуя себя так, словно сами ее слова пятнают это замечательное место. Когда она закончила, Мирна постояла немного с закрытыми глазами. Открыв их, она заговорила:
– Конечно, мы поможем, девочка.
Десять минут спустя, сняв бекон с плитки и отключив чайник, три женщины – Мирна уже полностью оделась – медленно шли по сонной деревне. Над прудом висел прозрачный туман, цеплявшийся и к холмам.
– Помнится, – сказала Лакост Кларе, – когда умерла ваша соседка, вы совершали обряд.
Мирна кивнула. Она помнила проход по Трем Соснам с дымящимся пучком шалфея и зубровки. Это делалось для того, чтобы вернуть радость туда, откуда она была изгнана жестоким убийством. И тогда этот обряд помог.
– Старый языческий обряд тех времен, когда слово «язычник» значило «крестьянин», а «крестьянин» значило «труженик», а быть тружеником значило очень многое, – сказала Мирна.
Агент Изабель Лакост молчала. Он шла, опустив голову и глядя на свои сапоги, чавкающие по глинистой дороге. Ей нравилось здесь. Нигде в другом месте не могла она идти посреди дороги и не бояться, что ее собьет машина. Она ощущала запах земли и сладкий запах соснового леса по обе стороны от них.
– Значит, Мадлен была убита? – спросила Клара. – Вы поэтому хотите сделать это?
– Да, она была убита.
Мирна и Клара остановились.
– Не могу поверить, – сказала Мирна.
– Бедняжка Мадлен, – произнесла Клара. – Бедняжка Хейзел. Она столько делает для других людей, а тут такое.
«Если бы добрые поступки могли защищать нас от трагедий, – подумала Лакост, – то мир был бы гораздо более добрым местом. Возможно, это просвещенный эгоизм. Но хотя бы просвещенный. Не то ли хочу сделать и я? Пытаюсь купить услугу? Пытаюсь доказать, насколько я добра, тем силам, которые решают вопросы жизни и смерти и раздают награды?»
Три женщины еще раз посмотрели на пункт их назначения, возвышающийся над деревней. «Проклятый дом Хадли, – подумала Клара, двигаясь вместе со всеми к этому дому. – Забрал еще одну жизнь».
Она надеялась, что теперь он удовлетворится, надеялась, что он наелся. Она порадовалась, что еще не позавтракала и от нее не пахнет яичницей с беконом.
– Почему вы это делаете? – тихо спросила Мирна у Лакост.
– Потому что считаю, что, возможно… – Она остановилась и попробовала еще раз. – Потому что никогда нельзя знать наперед…
Мирна повернулась и взяла ее за руку. Агент Лакост не привыкла к тому, чтобы подозреваемые и свидетели брали ее за руку, но возражать не стала.
– Все хорошо, девочка. Посмотрите на нас. Мы две старые карги, Клара и я. Мы зажигаем охрененно большой шест с шалфеем и зубровкой и изгоняем злых духов из деревни. Я думаю, мы можем вас понять.
Изабель Лакост рассмеялась. Всю взрослую жизнь она стыдилась своих верований. Она воспитывалась католичкой, но в одно холодное мрачное утро, глядя на алое пятно на асфальте – место, где был сбит и погиб молодой человек, – она закрыла глаза и заговорила с погибшим.
Сказала ему, что он не будет забыт. Никогда. Она найдет того, кто сделал с ним это.
Тогда это случилось в первый раз и казалось совершенно невинным, но тут начал действовать другой инстинкт, который предупреждал ее: будь осторожна. Бойся не мертвых, а живых. И когда коллеги засекли ее, оказалось, что ее страхи небеспочвенны. Ее безжалостно высмеивали, над ней издевались. Ее преследовали по коридорам управления, насмехались и потешались над ее общением с покойниками.
Она уже собиралась увольняться и стояла у кабинета своего начальника с заявлением в руках, когда дверь открылась и появился старший инспектор Гамаш. Его, конечно, все знали. Он был знаменит даже без шлейфа дела Арно.
Гамаш посмотрел на нее и улыбнулся. И вдруг сделал нечто совершенно необычное. Он протянул свою большую руку, представился и сказал: «Я буду считать для себя честью, агент Лакост, если вы согласитесь работать у меня».
Она подумала, что он шутит. А Гамаш продолжал смотреть на нее.
«Прошу вас, скажите „да“».
И она сказала.
Она подозревала, что старшему инспектору Гамашу известно: каждый раз, когда работа на месте убийства сворачивается, команда уезжает домой и все затихает, Изабель Лакост остается там.
Разговаривает с мертвецами. Убеждает их, что делом занимается старший инспектор Гамаш и его команда. Они не будут забыты.
И вот теперь, стоя в чистом мягком свете, держа Мирну за огрубевшие руки и глядя в дружеские голубые глаза Клары, Лакост призналась:
– Я думаю, что дух Мадлен Фавро все еще там. – Она посмотрела на заброшенный дом на холме. – Он ждет, что мы освободим его. Я хочу, чтобы она знала: мы пытаемся и мы не забудем о ней.
– То, что вы делаете, замечательно, – сказала Мирна, сжимая ее руки. – Спасибо, что обратились к нам за помощью.
Изабель Лакост спросила себя, будут ли они благодарны ей через несколько минут. Наконец три женщины плечом к плечу остановились перед старым домом Хадли.
– Идем, – сказала Клара. – Легче все равно не будет.
Она двинулась по неровной дорожке к двери и подергала ручку.
– Заперто, – сообщила она.
В ее воображении возникли картинки чревоугодия: бекон в кленовом соке, яичница на хрустящих теплых тостах и домашнее варенье. Они пытались открыть дверь, пытались изо всех сил, но безуспешно…
– У меня есть ключ, – сказала Лакост.
Проклятье.
В то же самое время Арман Гамаш и Жан Ги Бовуар входили в больницу Кауансвилла. У входа слонялись несколько человек с сигаретами, какая-то женщина тащила кислородный баллон. Двое мужчин расступились, давая ей дорогу.
– Что вы так долго?
Агент Иветт Николь стояла в дверях магазина подарков в синем брючном костюме не по размеру, испачканном на обшлагах. Ее волосы были подстрижены под пажа, что вышло из моды еще в шестидесятые, а помада на губах выглядела так, будто кто-то поработал над ними ножом для чистки картофеля.
