– Никогда не встречались.
Они обменялись рукопожатиями. Шарон Харрис уже, наверное, в десятый раз представляли Рут.
– Мы восхищались вашей семейкой. – Гамаш кивнул в сторону пруда.
– У них есть имена? – спросила доктор Харрис.
– Та, что побольше, – это Роза, а маленькая – Лилия. Их нашли в цветах у пруда.
– Прекрасно, – сказала доктор Харрис, глядя на Розу, которая плюхнулась в пруд.
Лилия сделала шажок и упала в воду. Рут, стоявшая спиной к птицам, почувствовала, что что-то пошло не так, быстро похромала к пруду и вытащила маленькую уточку, мокрую, но живую.
– Еще бы чуть-чуть – и конец, – проворчала Рут, обтирая рукавом клюв и головку уточки.
Шарон Харрис не знала, сказать ей что-нибудь или промолчать. Рут наверняка понимала, что Лилия обречена.
– Гроза уже почти здесь. – Доктор Харрис посмотрела на небо. – Не хочу, чтобы она застала меня в дороге. Но у меня есть для вас еще кое-какая информация.
– Какая? – спросил Гамаш, провожая ее до машины.
Рут тем временем двинулась домой, Роза, покрякивая, шла следом, а Лилия сидела на ладони Рут.
– Не думаю, что это стало причиной ее смерти, во всяком случае непосредственно. Но на размышления наводит. У Мадлен Фавро был рецидив рака груди. В запущенной стадии. Метастазы в печени. Не очень много, но до Рождества она бы вряд ли дожила.
Гамаш остановился, переваривая эту информацию.
– А она была в курсе?
– Не знаю. Возможно, и нет. Но если откровенно, то, насколько мне известно, женщины с раком груди настолько чувствуют свое тело, что их восприятие становится чуть ли не телепатическим. Это очень сильная связь. Знаете, Декарт ошибался
[56]
. Разум и тело едины. Эти женщины знают. Не первичный диагноз, но, когда случается рецидив, они почти наверняка знают.
Шарон Харрис села в машину и отъехала с первыми каплями дождя и усилением ветра. Небо над маленькой деревней стало темно-фиолетовым и непроницаемым. Арман Гамаш поспешил в бистро, стараясь успеть, прежде чем разверзнутся хляби небесные. Усевшись в мягкое кресло, он заказал виски и лакричную трубочку, а потом, глядя в окно на усиливающуюся грозу в Трех Соснах, он спросил себя, кому понадобилось убивать умирающую женщину.
Глава тридцать первая
– Хорошая книга?
Над плечом Гамаша склонилась Мирна. Он был настолько поглощен чтением, что даже не заметил ее приближения.
– Не знаю, – признался он и передал книгу ей.
Он вытащил из своих карманов все книги, которые набрал, чувствуя себя при этом как мобильная библиотека. Если другие следователи собирали отпечатки пальцев и улики, то Гамаш собирал книги. Не все готовы были согласиться с тем, что это движение в верном направлении.
– Ужасная гроза. – Мирна опустилась в большое кресло напротив Гамаша и заказала красное вино. – Слава богу, мне не нужно выходить на улицу. Знаете, я вообще могла бы никогда не выходить на улицу. Все, что мне нужно, здесь есть. – Она весело развела руками, и ее цветастый кафтан повис на подлокотниках кресла. – Еда от Сары и месье Беливо, общество и кофе здесь…
– Ваше красное, ваше высочество, – сказал Габри, ставя пузатый бокал на темный деревянный стол.
– Можешь идти. – Мирна королевским жестом наклонила голову. – У меня есть вино и виски. И еще все книги, какие мне только захочется прочитать.
Она подняла свой стакан, Гамаш – свой.
– Santé
[57]
.
Они улыбнулись друг другу и посмотрели на дождевые потоки, стекающие по оконному стеклу.
– Так что у нас здесь? – Мирна водрузила на нос очки и осмотрела томик в кожаном переплете, принесенный Гамашем. – Где вы это взяли? – спросила она наконец, сбрасывая с носа очки, которые, не выбрав длину шнурка, улеглись на плато ее груди.
– В комнате, где умерла Мадлен. Книга стояла в шкафу.
Мирна тут же положила книгу, словно нечестие может передаваться через вещи. Книга лежала между ними, ее обложка была проста и поразительна. Маленькая рука, обведенная красным. Похоже на кровь, но Гамаш уже проверил: обыкновенные чернила.
– Это книга о магии, – сказала Мирна. – Ни издателя, ни международного книжного номера. Наверное, напечатано за счет автора малым тиражом.
– Не можете сказать, сколько этой книге лет?
Мирна наклонилась над книгой, но не прикоснулась к ней:
– Кожа чуть потрескалась на корешке, и некоторые страницы выпали. Клей, вероятно, высох. Я бы сказала, что ее напечатали перед Первой мировой войной. Посвящение там есть?
Гамаш отрицательно покачал головой.
– В вашем магазине ничего подобного не было? – спросил он.
Мирна сделала вид, что задумалась, хотя ответ у нее был готов. Окажись в ее руках такая жуткая книга, она бы запомнила. Мирна любила книги. Любые. У нее были книги, посвященные оккультизму, несколько книг о магии. Но если бы появилось что-нибудь вроде той, что лежала сейчас между ними, то она постаралась бы поскорее избавиться от нее. Всучила бы кому-нибудь, кто не вызывал у нее симпатии.
– Нет, никогда.
– А что-нибудь вроде этой?
Гамаш вытащил из внутреннего кармана книгу, которую он недавно прочел от корки до корки и с которой ни за что не хотел расставаться.
Он предполагал увидеть вежливый любопытствующий взгляд. Может быть, даже веселый и понимающий. Но никак не ожидал ужаса.
– Где вы ее нашли?
Мирна выхватила книгу из его руки и сунула между собой и подлокотником.
– В чем дело? – спросил Гамаш, удивленный ее реакцией.
Но Мирна не слушала его. Ее глаза обшарили зал и остановились на месье Беливо, который замешкался в дверях. Потом он прошел дальше.
Тогда Мирна достала книгу и положила на стол, где образовалась маленькая стопка книг. Странный томик в кожаном переплете с красной рукой, Библия и теперь еще эта, с потешным рисунком на обложке, которая и стала причиной суматохи.
– Кто такая Сара Бинкс? – спросил Гамаш, постучав пальцем по книге.
– Любимая певица Саскатуна, – сказала Мирна так, будто это все объясняло.
Гамаш уже полазил по Интернету в поисках Сары Бинкс и знал об этой книге, предположительной дани худшему из когда-либо рождавшихся поэтов. Книга была великодушной, теплой и забавной, и Мадлен спрятала ее.
– Я нашел ее в глубине ящика в спальне Мадлен.
