— Но, например, какие?
— Так не скажешь. Границы нашего поведения зависят от нашего восприятия, от силы наших инстинктов, желаний и страхов. Например, если вещество как бы стирает опасение за последствия своих действий, то наше поведение будет ведомо нашими истинными желаниями и ограничено разве что болью, насыщением или изнеможением. Представьте мир, в котором ни у чего нет дурных последствий. Люди бы стали делать исключительно то, что им хочется, и отказались бы от любого поведения, которое их тяготит. В расторможенном состоянии человек предается своим импульсам, а импульсы напрямую завязаны на психической структуре личности. Я ответила на ваш вопрос?
— Получается, под этим делом люди стремятся воплотить свои фантазии?
— Да, причем даже те, которые обыкновенно отрицают.
— Ясно, — произнес Гурни, холодея. — Дайте-ка я сменю тему. Недавно во Флориде обнаружили тело одной из выпускниц Мэйплшейда — изнасиловали, пытали, отрубили голову, останки найдены в морозилке.
— Сколько прошло времени? — спросила Ребекка, и ее голос, как обычно, не выражал никакой реакции на кровавые подробности.
— С каких пор?
— Тело долго лежало в морозилке?
— Эксперты сказали, что пару дней. А что?
— Задумалась, для чего он его решил приберечь. Убийца мужчина, верно?
— Подозреваемый Джордан Болстон, финансовый магнат.
— Тот самый Болстон, мегатолстосум? Я помню, я об этом читала! Предумышленное убийство с отягчающими. Но этой истории уже много месяцев, нет?
— Да, но личность убитой до поры скрывали от прессы, так что с пропавшими выпускницами Мэйплшейда это связали только теперь.
— А вы уверены, что есть связь?
— Для совпадения, по-моему, слишком круто.
— Собираетесь поговорить с Болстоном?
— Видимо, не получится. Он засел в окопе, со всех сторон обложившись адвокатами.
— Тогда не знаю, чем вам помочь.
— А представьте, что я до него добрался.
— Каким же образом?
— Это неважно, давайте просто представим.
— Ладно, представляю. Что дальше?
— Как полагаете, чего он боится сильнее всего?
— При подручной армии адвокатов? — она задумчиво поцокала языком, словно это помогало ей думать. — Есть шанс, что ничего. Хотя…
— Хотя что?
— Если бы некто, кого он воспринимает как антагониста, знал правду, он бы испытывал утерю контроля. Убийцы-садисты маниакально стремятся все контролировать, и если их благополучие зависит от кого-то другого, это вышибает им пробки… — Помолчав, она добавила: — Вы уже придумали, как связаться с Болстоном?
— Пока нет.
— Я почему-то уверена, что вот-вот придумаете.
— Что ж, это лестно.
— Простите, на этом мне пора бежать. В общем, Дэйв, главное — чтобы он думал, что у вас над ним реальная власть. Тогда он вскроется.
— Спасибо, Бекка. Вы мне очень помогли.
— Не обольщайтесь, что будет легко.
— В моем словарном запасе нет слова «легко».
— Вот и отлично. Держите в курсе, ладно? И удачи.
Ум Гурни погрузился в те же навязчивые раздумья, которые заставили его забыть про сообщение на автоответчике. Он не замечал ничего, даже фантастического заката над горами. Свернув на дорогу к дому, он успел увидеть лишь тающий румянец на западе, и даже его — увидел, но не осознал.
Рядом с сараем, где грунтовая дорога становилась уже и порастала травой, он остановился у почтового ящика на заборном столбе. Гурни собирался его открыть, когда увидел желтое пятно, движущееся по холму где-то впереди. Оно двигалось неспешно и повторяло маршрут дороги на лугу. Ну конечно. Желтая ветровка Мадлен.
Из-за зелени ее можно было разглядеть только выше пояса, но он как будто слышал ее ритмичные шаги. Он наблюдал за ней завороженно, пока она не скрылась из виду. Крохотная одинокая фигурка, исчезающая в зеленом море травы.
Какое-то время он еще смотрел ей вслед, пока небо окончательно не погасло и не сделалось тревожным, как тишина, где только что билось сердце. Тогда Гурни моргнул, вытер внезапно влажные глаза и поехал дальше к дому.
Он надеялся, что душ немного приведет его в норму. Чувствуя, как тяжелые струи с напором массируют его шею и плечи, он постарался сосредоточиться на звуке. Он напоминал летний ливень, и на пару секунд ему даже показалось, что в ванной пахнет дождем. Затем он намылился, прошелся по телу грубой мочалкой, смыл пену и потянулся к полотенцу.
Вытеревшись насухо, он понял, что слишком устал, чтобы одеваться. Он откинул одеяло и лег на кровать, чувствуя разгоряченной кожей приятную прохладу простыни. Целую божественную минуту мир был наполнен этой прохладой и травяным запахом из приоткрытого окна, и Гурни представлял, как сквозь листья исполинских деревьев сверкает солнце, и отдался этому видению и погрузился в сон.
Он открыл глаза в полной темноте, не понимая, который час. Теперь у него под головой была подушка, и он лежал под одеялом, натянутым ему под подбородок. Он выбрался из постели и включил лампу на прикроватной тумбочке. На часах было 19:49. Надев те же вещи, в которых он был перед душем, Гурни вышел на кухню. Из музыкального центра играло какое-то барокко. Мадлен сидела у маленького столика с миской ярко-оранжевого супа и ломтем багета. Перед ней лежала книжка. Когда он зашел, она подняла взгляд.
— А я надеялась, что ты выспишься.
— Видимо, не судьба, — пробормотал он. Голос внезапно оказался хриплым, и он прокашлялся.
— Если хочешь поесть, там морковный суп в кастрюле и курица с овощами в воке, — сказала Мадлен и вернулась к чтению.
Гурни зевнул.
— А что ты читаешь?
«Исчерпывающая история моли».
— История чего?..
Перелистнув страницу, она тщательно артикулировала:
— М-о-л-и. Почты сегодня не было?
— Почты? Не знаю, кажется… А, черт, я собирался заглянуть в ящик, но увидел тебя на холме и отвлекся.
— Ты последнее время все время отвлекаешься.
— Неужели? — произнес он и тут же пожалел о раздражении в голосе; впрочем, не настолько, чтобы извиниться.
— А ты сам не замечаешь?
Он нервно вздохнул.
— Ну да, наверное.
Гурни подошел к плите и стал наливать себе суп.
— Ты ни о чем не хочешь мне рассказать?
Он молчал, пока не наполнил тарелку и не уселся перед ней за столом — с супом и таким же, как у нее, ломтем багета.
— Нашли тело одной из выпускниц Мэйплшейда. Во Флориде. Изнасилование и жестокая смерть.
