Гертруда захлопала в ладоши.
– А я люблю тебя, Луиза.
Вечером, войдя через потайную дверь в спальню минхеера ван Риттерса, Луиза изумленно остановилась. Новая игра… она смутилась и даже испугалась. Слишком похоже на явь и страшно.
Голова минхеера ван Риттерса скрывалась под плотной черной кожаной маской с грубыми прорезями для глаз и рта. На нем был черный кожаный фартук и блестящие черные сапоги выше колен. Руки в черных перчатках он скрестил на груди. Она едва сумела оторвать от него взгляд, чтобы посмотреть на зловещее сооружение, стоявшее в центре комнаты. К таким привязывают преступников, когда публично бичуют их перед зданием суда. Но вместо обычных цепей с верха треножника свисали шелковые шнуры.
Она улыбнулась дрожащими губами, но он непроницаемо смотрел на нее через прорези в черном капюшоне. Ей захотелось повернуться и убежать, но он предвосхитил ее намерение. Подошел к двери и запер ее на ключ. Потом положил ключ в передний карман своего фартука. Ноги под ней подогнулись, и она опустилась на пол.
– Простите, – прошептала она. – Пожалуйста, не делайте мне больно.
– За грех блуда ты приговариваешься к двадцати ударам хлыстом.
Голос его звучал строго и резко.
– Пожалуйста, отпустите меня. Я не хочу играть в эту игру.
– Это не игра.
Он подошел к ней и, хотя она просила сжалиться, поднял и провел к треножнику. Привязал руки высоко над головой шелковыми шнурами. Луиза, с длинными золотистыми волосами, спадавшими на лицо, оглядывалась на него.
– Что вы со мной сделаете?
Он прошел к столу у дальней стены комнаты и, повернувшись к Луизе спиной, что-то взял. Потом, с театральной медлительностью, снова повернулся к ней с хлыстом в руке. Она заскулила, стараясь высвободиться из шелковых уз, связывавших руки, повисла на треножнике, дергаясь и извиваясь. Он подошел к ней, вложил палец в разрез ночной рубашки и разорвал ее донизу. Отбросил обрывки, и Луиза осталась обнаженной. Потом обошел треножник, остановился перед ней, и она увидела большую выпуклость под кожаным фартуком – свидетельство его возбуждения.
– Двадцать ударов, – повторил он холодным, незнакомым чужим голосом, – и ты будешь считать каждый удар. Поняла, маленькая распутница?
– Я не понимаю, в чем провинилась. Мне казалось, вам нравится.
Он взмахнул хлыстом, и плеть просвистела в воздухе у самого ее лица. Потом он зашел сзади, и она закрыла глаза и напряглась всем телом, но все равно боль была невероятной, и Луиза громко закричала.
– Считай, – приказал он, и она подчинилась, шевеля побелевшими дрожащими губами.
– Один! – прокричала она.
Так продолжалось без жалости, без перерывов, пока она не лишилась чувств. Он поднес к ее носу маленький зеленый флакон, и едкие испарения привели ее в себя. И все началось снова.
– Считай! – приказал он.
Наконец она смогла прошептать «двадцать», и он положил хлыст на стол. Подходя к ней, он развязывал кожаные ремешки фартука. Луиза висела на треножнике, не в силах поднять голову или упереться во что-нибудь. Спина, ягодицы и верхняя часть ног горели словно в огне.
Он подошел к ней сзади, и она почувствовала, как он раздвигает ее красные исхлестанные ягодицы. Последовала боль, еще более сильная, чем все предыдущее. Он вошел в нее самым противоестественным, извращенным путем, разрывал ее на части. Страшная боль охватила внутренности Луизы, и в ней нашлись новые силы, чтобы кричать, кричать…
Наконец он снял ее с треножника, закутал в одеяло и отнес вниз по лестнице. И, ни слова не сказав, оставил в кровати, в слезах. Утром, с трудом добравшись до туалета и сев на резное сиденье, она обнаружила, что по-прежнему кровоточит.
Семь дней спустя, когда ее шрамы еще не залечились, Гертруда снова получила красную розу. Дрожа, беззвучно плача, Луиза поднялась по лестнице в ответ на призыв. А когда вошла, в центре комнаты стоял треножник, а на минхеере были маска и кожаный фартук палача.
Ей потребовались месяцы, чтобы набраться храбрости, но наконец она пошла к Элизе и рассказала, как обращается с ней минхеер. Она задрала юбку и повернулась, чтобы показать шрамы на спине. Потом нагнулась и показала красный, воспаленный задний проход.
– Прикройся, бесстыдная шлюха, – закричала Элиза и ударила ее по щеке. – Как ты смеешь клеветать на такого великого и доброго человека? Я немедленно доложу об этом минхееру, а пока велю Сталсу закрыть тебя в винном погребе.
Два дня Луиза провела на каменном полу в темном углу погреба. Боль ниже спины грозила поглотить всю ее душу. На третий день за ней из города явились сержант и трое солдат из городской стражи. Когда ее выводили во двор кухни, она поискала взглядом Гертруду, Элизу или Сталса, но не увидела ни их, ни других слуг.
– Спасибо, что спасли меня, – сказала она сержанту. – Еще день я бы не перенесла.
Он бросил на нее загадочный взгляд.
– Мы обыскали твою комнату и нашли украденные тобой драгоценности, – сказал он. – Какая чудовищная неблагодарность по отношению к человеку, который был так добр к тебе! Посмотрим, что скажет магистрат.
Магистрат страдал от последствий вчерашних вечерних излишеств. Он был одним из пятидесяти гостей на приеме в Хоис-Брабанте, чьи погреба и стол славились по всем Нидерландам. Коэн ван Риттерс был его старым другом, и магистрат сердито посмотрел на молодую женщину, которую привели к нему. Накануне вечером Коэн говорил с ним об этой девчонке, пока они курили сигары и приканчивали бутылку старого коньяка. Магистрат нетерпеливо выслушал отчет сержанта о найденных доказательствах; сержант положил перед ним сверток с украденными драгоценностями, найденный в комнате Луизы.
– Подсудимая приговаривается к пожизненной каторге в Батавии, – вынес решение магистрат.
«Золотая чайка» стояла в гавани, готовая к отплытию. Из суда Луизу отвели прямо на корабль. Там ее встретил старший надзиратель. Он внес ее имя в список, потом двое его людей надели на ноги девушке цепи и отвели ее на нижнюю палубу.
И вот теперь, почти год спустя, «Золотая чайка» стоит на якоре в Столовом заливе. Даже сквозь толстые дубовые доски борта Луиза расслышала окрик:
– Шлюпка с продуктами. Разрешите причалить?
Она очнулась после долгой задумчивости и всмотрелась в щель крышки орудийного порта. И увидела шлюпку, в которой гребли к кораблю несколько черных и белых. На носу стоял высокий широкоплечий головорез, и Луиза вздрогнула, узнав того, что был за рулем. Тот самый молодой человек, который спросил ее имя и бросил ей рыбу. Она дралась за обладание этим драгоценным даром, потом разрезала своим лезвием и поделилась с тремя другими женщинами. Они не были ее подругами – на борту этого корабля друзей вообще не могло быть, но в самом начале плавания эти четверо заключили договор о взаимозащите, просто чтобы выжить. Они съели рыбу сырой под завистливыми взглядами других женщин, которые столпились вокруг, ожидая возможности ухватить кусок.
