– Окончательную.
– Этот дом…
– Окружен.
– И два соседних дома…
– Окружены.
– И квартира этажом выше…
– Три квартиры на шестом, которые занимал господин Дюбрей, окружены.
– Следовательно…
– Следовательно, вы попались, господин Люпен, окончательно.
Люпен испытал те же чувства, что и Шолмс во время автомобильной прогулки: ту же безумную ярость, то же возмущение. Но, в конечном итоге, честность перед самим собой заставила его смириться с обстоятельствами. Они были сильными людьми, поэтому одинаково приняли свое поражение – как временное зло, которому приходится подчиниться.
– Мы в расчете, мсье, – произнес он.
Было заметно, что англичанин горд этим признанием. Они помолчали. Наконец Люпен, взяв себя в руки и улыбаясь, снова заговорил:
– Я не сожалею. Это уже становилось утомительным – выигрывать во что бы то ни стало. Мне достаточно было только протянуть руку, чтобы нанести удар. На этот раз попался я. Браво, мэтр! – Он рассмеялся. – Вот будет потеха! Люпен попался в мышеловку! Как он из нее выберется? В мышеловке! Какое приключение… О, мэтр, я обязан вам сильными переживаниями. Вот это настоящая жизнь!
Он сжал виски, как будто желая остановить безудержную радость, бурлившую внутри. Его жесты были похожи на жестикуляцию ребенка, веселящегося от души.
Потом он подошел к англичанину.
– Так чего вы ждете?
– Чего я жду?
– Да, Ганимар со своими людьми здесь. Почему он не входит?
– Я попросил его не входить.
– И он согласился?
– Я прибегну к его услугам только при категорическом соблюдении условия, что приказы буду отдавать я. К тому же он полагает, что господин Феликс Дави – всего лишь сообщник Люпена!
– Тогда я повторю свой вопрос в другой форме. Почему вы вошли один?
– Я хотел сначала поговорить с вами.
– Вот как? Вы хотели поговорить со мной?!
Эта мысль, казалось, особенно понравилась Люпену. Бывают обстоятельства, когда слова предпочитают действиям.
– Господин Шолмс, сожалею, что не могу предложить вам кресло. Может быть, подойдет этот разбитый старый ящик? Или подоконник? Я уверен, что не помешал бы и стаканчик пива. Темного или светлого? Да присаживайтесь же, прошу вас!
– Ни к чему. Давайте поговорим.
– Слушаю вас.
– Буду краток. Цель моего пребывания во Франции – вовсе не ваш арест. Если я и был вынужден преследовать вас, так это потому, что не находилось другого способа достичь моей настоящей цели.
– Какой?
– Найти голубой бриллиант!
– Голубой бриллиант?!
– Разумеется, потому что найденный во флаконе консула Блейхена был фальшивым.
– И в самом деле. Настоящий был отослан Белокурой дамой, я заказал его точную копию и, поскольку в тот момент у меня имелись планы на другие драгоценности графини, а консул Блейхен уже был под подозрением, упомянутая дама, чтобы и ее тоже не заподозрили, засунула фальшивый бриллиант в багаж означенного консула.
– В то время как настоящий бриллиант хранится у вас.
– Разумеется.
– Этот бриллиант мне и нужен.
– Это невозможно. Тысячу извинений.
– Я обещал графине де Крозон. И я его получу.
– Как вы его получите, если он находится у меня?
– Поэтому-то я и получу его, что он находится у вас.
– То есть я вам его отдам?
– Да.
– Добровольно?
– Я у вас его куплю.
Люпен развеселился.
– Вы настоящий англичанин. Вы обсуждаете это как сделку.
– Это и есть сделка.
– И что вы мне предлагаете?
– Свободу мадемуазель Детанж.
– Ее свободу? Но у меня нет сведений о ее аресте.
– Я дам господину Ганимару необходимые указания. Без вашего покровительства она будет арестована.
Люпен расхохотался.
– Дорогой мой, вы предлагаете мне то, чего у вас нет. Мадемуазель Детанж находится в надежном месте и ей нечего опасаться. Я прошу другого.
Англичанин колебался, он явно был в замешательстве, даже на щеках выступил румянец. Затем он положил руку на плечо своего противника.
– А если бы я предложил вам…
– Мою свободу?
– Нет… Но, в конце концов, я могу выйти из этой комнаты, посоветоваться с господином Ганимаром…
– Вы позволите мне подумать?
– Да.
«Боже мой, но что это даст? Чертов механизм не работает!» – мысленно воскликнул Люпен, раздраженно ударив по мраморной резьбе камина.
И едва сдержал возглас изумления, потому что фортуна снова повернулась к нему лицом: мраморный блок задвигался под его пальцами!
Это была победа… и возможность бегства. В таком случае зачем соглашаться на условия Шолмса?
Он походил из стороны в сторону, словно раздумывая, и, в свою очередь, положил руку на плечо англичанина.
– Господин Шолмс, лучше я буду самостоятельно заниматься своими делами.
– Однако…
– Нет, мне никто не нужен.
– Когда Ганимар арестует вас, все будет кончено. Вас не выпустят.
– Как знать!
– Подумайте, это безумие. Все выходы перекрыты.
– Остается один.
– Какой?
– Тот, что выберу я.
– Пустые слова! Ваш арест можно считать решенным.
– Он не состоится.
– Почему же?
– Я оставляю у себя голубой бриллиант.
Шолмс вынул часы.
– Сейчас без десяти три. В три часа дня я вызову Ганимара.
– Значит, у нас есть десять минут на разговоры. Воспользуемся этим, господин Шолмс. Удовлетворите мучающее меня любопытство, скажите, откуда вы взяли мой адрес и узнали о моем имени – Феликс Дави?
Не переставая внимательно следить за Люпеном, чье хорошее настроение его удивляло, Шолмс охотно приступил к объяснению, льстившему его самолюбию.
– Ваш адрес? Мне дала его Белокурая дама.
– Клотильда?!
– Она самая. Вспомните… вчера утром, когда я хотел увезти ее на автомобиле, она позвонила своей портнихе.
– В самом деле.
– Так вот, позже я понял, что эта портниха – вы. Этой ночью на корабле я напряг память (хорошая память, возможно, одно из качеств, которыми я могу гордиться) и мне удалось восстановить две последние цифры вашего телефонного номера: семьдесят три. Таким образом, имея список ваших «отреставрированных» домов, я легко смог, прибыв сегодня утром в одиннадцать часов в Париж, найти и установить в телефонном справочнике фамилию и адрес господина Феликса Дави. Узнав их, я попросил помощи у господина Ганимара.
