– Ничего не понимаю, Леонид Кириллович! Телеграмма была мне и подписана вами, только с профессором, а не просто, как вы всегда пишете.
– Сохранили ее?
– Боюсь, что нет!
– Жаль. Чья-нибудь шутка нашей, здешней молодежи. Глуповато, ничего не скажешь! Попробую выяснить и оторву голову… Ну, давайте маму!
Взволнованный Ивернев отдал трубку матери и поспешил сообщить новость. Тут только он заметил, как побледнела Тата. Он подумал, что мысль о близкой разлуке расстроила ее. Он поспешил ее утешить, уверяя, что они расстанутся на срок не больший, чем если бы Ивернев уехал в обычную экспедицию. Зато потом совместное путешествие по Индии! Что можно желать лучшего в первый же год брака?
Тата слушала, вцепившись в его руку и не отрывая своего взгляда, темного и почему-то показавшегося Иверневу трагическим.
Ивернев стоял посреди своего номера в гостинице «Турист», не снимая мокрого плаща и уставив в пространство невидящий взгляд. Телеграмма, до боли зажатая в пальцах, была от матери. «Мстислав несчастье ушла Тата ничего не понимаю приезжай». Ивернев встряхнул головой, провел рукой по лбу. Выпил воды. «На субботу назначена регистрация нашего брака… Нет, не может быть! С Татой что-то случилось… Но ведь мама так и говорит – ушла! Если бы исчезла! Фу, какое-то наваждение».
Ивернев заставил себя успокоиться и позвонил Андрееву. Извинившись, сообщил, что дома что-то случилось. Он немедленно вылетает в Ленинград и просит позвонить завтра в министерство и перенести прием на другой день.
Через несколько минут он мчался на такси в Шереметьево.
Евгения Сергеевна выбежала ему навстречу и вдруг показалась ему маленькой, беспомощной, постаревшей. Ивернев впервые видел свою мудрую, спокойную мать такой подавленной. Мучительная жалость сдавила ему горло. Он не смог произнести ни слова и только молча стоял, вопросительно глядя на нее.
– А Тата… ушла во вторник, и я сразу же дала тебе телеграмму. Как только нашла записку. – Евгения Сергеевна протянула сыну лист из большого блокнота, исписанный крупным, ровным почерком Таты.
«Простите меня, простите! Евгения Сергеевна, дорогая, бесконечно милая и добрая, объясните Мстиславу, что я скверная, что я поступаю недостойно, но иначе я не могу. Не ищите меня. Через несколько часов я буду далеко и никогда не вернусь сюда, где мне было дано узнать двух чудесных людей – вас и Мстислава. Оба вы приняли меня сразу всей душой, и я… я наношу вам такую обиду и причиняю страдания. Эта мысль ужасно мучает меня, не дает покоя. Если можете, то простите и позвольте поцеловать на прощание вашу ласковую руку и… – тут что-то было тщательно зачеркнуто, потом более неровными буквами приписано: – И поцелуйте Мстислава за меня, если можете. Прощайте. Тата».
Ивернев несколько раз перечел лист бумаги, разрушивший одним махом его счастье, все планы его жизни.
– Тут что-то не так, – хрипло выдавил он из себя.
– Что же заставило ее убежать, как воровку, боясь прямого и открытого признания?..
– Не надо, мама! Как можем мы судить? Надо знать все обстоятельства!
– Нет таких обстоятельств, чтобы скрыть правду от тех, кого любишь!
– А как же святая материнская ложь? Легенда о белом покрывале? Как судить только от себя, со своей стороны, если все в мире имеет две?
– Как ты любишь ее, Мстислав!
– Люблю, но не думай, что я готов ее оправдывать только поэтому. Я обвиняю Тату, но не выношу окончательного приговора, который принесет или прощение, или отравит всякое воспоминание о том, что было.
– Ты никогда не вынесешь его! Ты ее не увидишь больше и ничего не узнаешь.
– Редко бывает, чтобы поступок остался нераскрытым. Рано или поздно… Да довольно об этом. Ты очень страдаешь, моя родная? Поедем завтра в Москву. Тебе будет тяжело здесь одной.
Телефонный звонок заставил обоих вздрогнуть. Надежда, мелькнувшая было на лицах Евгении Сергеевны и Мстислава, погасла. Говорил Солтамурад:
– Плохие новости. Евгения Сергеевна, плохое дело!
– Что такое, милый? У нас тоже плохо в доме!
– Несчастье с Мстиславом?!
– Нет, Мстислав приехал, он здесь. Я позову.
– Погодите, какая такая беда?
– Солтамурад, от нас ушла Тата!
– Не может быть! Как так?.. Ай-яй!.. Я позвоню после. Успеется! – Мстислав взял у матери трубку.
– Нет уж, говори, Солтамурад!
– А, ты, дорогой! Как же так?.. Знаешь, что получилось у меня? Пожар на квартире у Муравьева! Загорелось в кабинете, говорят, от старых проводов.
– Ущерб большой?
– Очень! Часть рукописей сгорела, другую залили водой. Письменный стол тоже загорелся, и погибла копия легенды, которую мы начали переводить, все погибло, нет ни листка. Старик в больнице, с горя хватил инфаркт. Я у него каждый день, а надо ехать в Москву. Встретимся в Москве.
– Мы туда поедем с мамой завтра, ищи нас у Андреева. Хорошо?
– Договорились, дорогой. Прощай пока!
Глава 2
Кольцо с хиастолитом
– Итак, Мстислав, когда поедешь на юг Индии, не забудь про чарнокиты. Если повезет, то наша наука сможет сделать немалый подарок индийским друзьям. Докажем идентичность чарнокитовых массивов Гондванского щита в Южной Африке и в Индии, что поведет, возможно, к обнаружению алмазоносных зон. Мне кажется, что общий размыв древнейших толщ в Индии был менее глубок, чем в Африке, – это раз. Далее, зоны с алмазоносными трубами прорыва в Индии залегают или в областях с обильной растительностью, или прикрыты обширными покровами базальтов в сухих районах Деканского плато. Прогнозируй, соображай, а кроме того, помогай во всем. Воспитанник Ленинградского горного института, ты хорошо квалифицирован в минералогии, а это основа всей практики.
Ивернев слушал, делая время от времени заметки в полевой книжке, переплетенной в серый холст. Кончив наставления, профессор Андреев задумался, откинувшись в кресле. Ивернев закурил, рассматривая орнамент на громадном, во всю стену, китайском ковре, потом спросил:
– О чем это вы, Леонид Кириллович?
– Грустно сделалось. Когда-то, в твои годы, я пробовал представить себе, будет ли такое время, что я не смогу ехать в экспедицию?
– Разве вы не можете ехать?
– Могу, только никогда не ездил, чтобы поработать в полную силу. Мои помощники, от главного геолога до проводника, всегда говорили: «С вами хоть на край света, хоть в саму преисподнюю». Почему? Медом по губам не мазал, уговаривать да льстить не мастер, требовал сурово. А потому, что всегда считал, что у начальника не только голова должна соображать, этого мало. Начальник – тот, кто в трудные моменты не только наравне, а впереди всех. Первое плечо под застрявшую машину – начальника, первый в ледяную воду – начальник, первая лодка через порог – начальника; потому-то он и начальник, что ум, мужество, сила, здоровье позволяют быть впереди. А если не позволяют – нечего и браться.
