Она глянула вниз и зажмурилась от ужаса. Стояла тихая, ясная ночь. Мириады звезд расцветили ночное небо, сияла луна, обливая все вокруг серебристо-матовым светом. Внизу, на огромной глубине, плескались волны, с ревом ударяясь о прибрежные скалы. Что ж, в ту страшную ночь океан собрал свою дань. Он всегда забирает себе все, что хочет. Разве можно спастись в такой бешеной круговерти, устоять перед столь мощным натиском стихии?
Не в такие ли ночи, подумала Джулия, из океанских глубин выходят на поверхность всякие чудища и рыщут в поисках новых жертв. Она так явственно представила себе этих ужасных монстров, что в страхе отпрянула назад. Впрочем, она всегда боится высоты и цепенеет при одной только мысли о том, как легко можно упасть вниз. Один неверный шаг, и ты… Разыгравшееся воображение усилило внутренний озноб. Она зябко поежилась. Холодно! Ей захотелось обратно, в машину. А еще лучше домой! Но разве можно бросить Алекса в такую минуту? Оставить его один на один с самыми ужасными воспоминаниями в своей жизни.
Она представила себе, как он ребенком стоял на краю утеса и наблюдал за тем, как спасатели вытаскивают из воды искореженную машину отца, а он в это время все еще надеялся на чудо. Молил, чтобы отец выжил и уплыл в океан. Как, должно быть, страшно одиноко было ему в ту минуту. Но почему мать взяла мальчика с собой? Разве нельзя было оставить его дома, в окружении любящих родных?
– Вот здесь все и случилось! – хрипло проговорил Алекс. Эмоции переполняли его.
Джулия глянула на его застывший профиль. Алекс смотрел вниз, словно пытаясь разглядеть прошлое на дне глубокой расселины. Пусть выговорится, решила она и ничего не сказала в ответ. Впрочем, он ведь не из тех, кто охотно делится личными переживаниями. Всегда предпочитает тащить груз своих проблем в одиночку. А то, что при этом рвется на части сердце, что ж, и с этой проблемой он, видно, пытается управиться сам. Однако привез же он ее сюда, на место гибели отца. Значит, и его силы уже на исходе. А ведь впереди еще долгие поиски правды, и надо выстоять и… уцелеть.
– Машина отца перелетела через парапет и рухнула вниз. Все эти годы я считал, что случилась обычная дорожная авария. Отец любил быструю езду и всегда гонял на больших скоростях. И тогда наверняка гнал. Дорога была скользкой, шел дождь, видимость хуже некуда. Откуда-то из темноты вынырнула встречная машина, он не успел сманеврировать… Столько убедительных объяснений того, что случилось!
– И все они вполне правдоподобны, – осторожно заметила Джулия. – Ведь никто же не видел, как все было на самом деле.
– Я нутром чую, что без посторонней помощи тут не обошлось.
И что возразить? Как утешить человека, заново остро переживающего боль утраты? Особенно нестерпимой сейчас, когда к чувству горечи присовокупляются еще и угрызения совести. Ведь Алекс вполне искренне винит себя в том, что повинен в гибели отца. Он же сфотографировал девочку. Бездумный щелчок фотокамерой, и столько трагических последствий, в которых они пока никак не могут разобраться.
– Что меня тогда так потянуло к вам? И почему столько суеты вокруг обычного снимка?
– Не знаю! Сама хотела бы узнать.
– Надо постараться!
– Обязательно узнаем! – пообещала она твердо. Чем больше вопросов у нее появлялось к прошлому матери, тем сильнее крепла в ней решимость идти до конца. Она докопается до правды, чего бы это ей ни стоило!
– Так вы считаете, что видели на Красной площади именно мою мать? Только прошу вас, не торопитесь с ответом. Подумайте хорошенько! Это очень важно!
Он повернулся к ней: заострившиеся черты, причудливая игра света и тени.
– У меня хорошая память на лица, Джулия! Это уже чисто профессиональное качество. Понимаю, вас бы устроил другой ответ.
– Но как мама могла оказаться в Москве? Ума не приложу! Бессмыслица какая-то!
– Не такая уж и бессмыслица, если вспомнить, что ваша мать дружила с моим отцом.
Джулия погрузилась в раздумья. Ей все еще не хотелось верить Алексу. А вдруг он ошибается? Он лишь мельком взглянул на их с матерью фотографию. У мамы вполне обычная внешность: симпатичная брюнетка, кареглазая. Под это описание подпадают миллионы женщин. С другой стороны, не слишком ли она придирается? Ведь если с ходу отрицать то немногое, что им пока удается выяснить в ходе поисков, то так они никогда не доберутся до цели.
– Хорошо! Предположим, вы правы! Допустим, я тоже была в Москве. И мама отвела меня в тот детский дом, потому что у нее была назначена встреча с вашим отцом. А она подумала, что московский детский дом – это нечто вроде наших дневных центров ухода за детьми, в которых матери оставляют своих чад на какое-то время, когда уходят по делам.
– Допустим! – неохотно согласился с ней Алекс. Видно, ее версия показалась ему слишком уж притянутой за уши.
– Вы считаете, что такого быть не могло? Но почему?
– Потому что в те годы, Джулия, не так-то просто было попасть в Россию. Тем более с какой-то туристической поездкой. У вашей матери были весьма серьезные мотивы для подобного путешествия.
– Но мама могла быть в составе той самой театральной труппы. Мы же еще не рассматривали это направление поиска. А, по-моему, стоит! – горячо сказала она, почти поверив в собственную гипотезу.
– Хорошо! Мама взяла вас с собой на гастроли! Но почему вы ничего не помните из того, что было в ходе самой поездки?
– Не помню! – огорченно вздохнула она. – Ничего не помню!
– Странно, что в вашей детской памяти сохранились лишь те эпизоды, которые относятся уже ко времени, когда ваш отчим удочерил вас. И ничего о том, что предшествовало замужеству матери. Все это очень странно!
Джулия мгновенно поняла, к чему он клонит.
– Вы хотите сказать, что кто-то искусственно стер у меня часть памяти?
– Пока это лишь предположение.
– Хорошо! Моя версия вам не нравится! Предлагайте свою!
– Касательно отца или вашей матери?
– Их обоих.
Алекс уперся локтями в перила парапета.
– Рискну предположить, что в Москве отец впутался в какую-то сложную интригу. Зная его характер, такое вполне правдоподобно. Я и сам был несколько раз близок к тому, чтобы отшвырнуть прочь фотокамеру и засучив рукава ринуться в бой. Правда, отец всегда учил меня, что хороший фоторепортер обязан оставаться над схваткой, сохранять хладнокровие и быть бесстрастным наблюдателем, и только. Но, видно, в реальной жизни ему это плохо удавалось и самому.
– То есть вы хотите сказать, что ваш отец работал на разведку? По-моему, Стэн дал нам недвусмысленно понять, что такое вполне возможно.
– Пока я не готов согласиться с подобным выводом. Отец очень любил свою профессию. Он не мыслил себе жизни без фотокамеры. Едва ли он стал бы использовать ее в качестве заурядного шпионского прикрытия. Ведь камера была частью его самого. Когда он снимал, то становился совершенно другим человеком. Он словно переселялся на другую планету. Ребенком мне так хотелось тоже попасть на эту планету! – Алекс снова посмотрел вниз и тяжело вздохнул. – Мне казалось, что я знал своего отца, понимал его… А выходит, он был чужим для меня человеком. Как такое возможно?
