С тех пор он живет кочевой жизнью. Но ничуть об этом не жалеет и научился не оглядываться назад. Лишь иногда он думал о том, что во всем мире есть единственный человек, которого он хотел бы взять с собой: Линда.
Он берет ее за руку, и они вместе плывут, бок о бок, разрезая волны. Их все дальше и дальше уносит от берега, и они не сопротивляются, пока хватает сил. Есть только они, как дети, качающиеся на волнах. Вода снизу и сверху. Неповторимое мгновение – две прикоснувшиеся друг к другу судьбы.
* * *
На обратном пути Линда и Алессандро решают присоединиться к традиционной пятничной тусовке. В мокрой одежде и шлепанцах, с взъерошенными волосами, слипшимися от соли, они идут абсолютно счастливые. Подходя к Пьяцца деи Синьори, Линда видит Надин, выходящую из магазина с пакетом Armani. Наверняка купила платье к вечеринке по случаю открытия виллы. Наверное, это классическое платье, достойное греческой богини, «потому что дядя Джорджо никогда не ошибается». А может, их личный стилист (однажды Томмазо что-то говорил об этой женщине) выбрала для нее что-то более эксцентричное…
– Черт! – Линда морщится и пригибает голову. – Там Надин.
Она хотела сделать вид, что не заметила ее, – но поздно. Надин ее обнаружила и приветственно машет рукой.
– Кто?! – спрашивает Алессандро.
Линда отвечает ему сквозь зубы:
– Подружка того парня, которому я делаю виллу.
– Привет, Надин, как я рада тебя видеть! – Линда спешно «надевает» подходящую улыбку.
– Привет, Линда, – отвечает Надин, смерив ее с ног до головы высокомерным взглядом, после чего поворачивается к Алессандро.
– Это Алессандро, – представляет его Линда. – Мой лучший друг.
– Здравствуйте.
Алессандро делает странный жест рукой и с интересом осматривает Надин. Она смотрит на него так, что Линда чувствует себя лишней. В присутствии Надин она всегда как не в своей тарелке.
– Мы только что с моря, – объясняет она, оправдывая их растрепанный вид.
Надин подходит и поправляет ей прядь.
– Мне очень нравятся твои волосы, – говорит она. – Они такие красивые, даже когда не причесаны.
– Спасибо, – отвечает Линда, совершенно сбитая с толку. Уж чего-чего, а этого она от нее не ожидала.
Рядом с ней она чувствует себя уродиной. Она смущена, но пытается не подавать виду.
– Уже почти все готово к открытию в следующую субботу? – спрашивает Надин, переступая с ноги на ногу в свои белых туфлях от Ferra-gamo.
– Конечно, – отвечает Линда. – Осталось совсем немного; несколько последних штрихов – и все.
– Вот и отлично, – Надин надевает непроницаемые солнцезащитные очки. – Если хочешь, приходи и ты, – обращается она к Алессандро.
– Спасибо, – отвечает он.
– Не за что, – произносит Надин, пожирая его глазами, и удаляется уверенной походкой женщины из высшего общества. Он на мгновение оборачивается, глядя на нее. Попка ничего, похожа на сердечко; даже, пожалуй, слишком красивая для натуральной.
Он на мгновение оборачивается, глядя на нее. Попка ничего, похожа на сердечко; даже, пожалуй, слишком красивая для натуральной.
Тем временем смартфон в сумке Линды издает пронзительные трели. Она берет его и видит имя на дисплее: это Давиде. Нет, не сейчас. И нажимает кнопку с красной трубочкой, сбрасывая звонок. Ей не хочется его видеть. Все в прошлом – роман, продлившийся две ночи, которым не суждено стать тремя.
– Ребята?! – из-за столика под ложей доносится голос сердцееда Карло Битто.
– Эй! – кричит ему в ответ Линда с центра площади, размахивая руками. Она поворачивается к Алессандро и улыбается. Глоток спритца – как раз то, что нужно.
* * *
На следующий день Линда приезжает на виллу рано. Конец июля, утро выдалось замечательное. Она быстро взбегает по белой входной лестнице; ноги заряжены какой-то неуправляемой энергией, сердце бешено бьется, она предчувствует, что этот день будет необыкновенным. Она входит в дом, страстно желая погрузиться в созданную ею красоту. Это ни с чем несравнимое ощущение – видеть ожившие комнаты, залы, в которых вдохнули душу. Спустя почти два месяца терзаний и перипетий это стало похоже на чудо.
Она контролировала каждый шаг, была актрисой и режиссером (ведь каждое помещение нужно обыграть в своем стиле, продумать все до мельчайших деталей): она привыкла справляться с подобным стрессом и все же провела не одну бессонную ночь.
А теперь это все – реальность, и она гордится своей работой. Линда идет по холлу с гордо поднятой головой, словно летит, глаза ее сияют от счастья. Но стоит ей переступить порог обеденного зала, как от волны энтузиазма не остается и следа.
– Нет! – вскрикивает она, закрывая лицо руками.
Перед ней словно кадр из фильма ужасов.
– Как это, черт побери, возможно? – она запускает пальцы в волосы.
Какой ужас – посреди зала стройным рядком стоят стулья рококо в обивке из горчично-желтого бархата, а ведь она заказывала обойщику карминово‑красный!
Яркий красный она выбрала специально, чтобы отойти от традиционного красного, характерного для Венецианской господской виллы.
– Как вообще можно перепутать желтый с красным?
Она вне себя от гнева и разговаривает сама с собой, как и всегда, когда что-то идет не так.
– Я еще понимаю перепутать карминовый с алым, это еще куда ни шло, но горчичный! – Линда размахивает руками, – При чем здесь этот дерьмово‑желтый цвет… как будто их птицы обгадили!
А ведь обойщик Эджидио Валлин – лучший в регионе, она знает его уже много лет, и он никогда еще не ошибался. Она не понимает, как можно было допустить такую оплошность, когда до открытия виллы осталась всего неделя. Это была последняя капля, переполнившая ее терпение!
Фыркая, как рассвирепевшая лошадь, она достает телефон из сумки. Гневно, с выпученными глазами, листает телефонную книгу, в животе у нее все сжимается.
Она чувствует, как изнутри поднимается волна гнева.
– Да? – отвечает спокойный, вежливый голос.
Просто невыносимо спокойный – услышав его, Линда еще больше выходит из себя.
– Синьор Валлин, это Линда Оттавиани, – она не дает ему даже ответить и сразу переходит к делу: – Объясните мне, какого черта стулья для виллы Белли обтянули в горчично-желтый?
– Потому что вы сами попросили этот цвет, – спокойно отвечает обойщик, расстроенный повышенным тоном Линды.
– Нет, вашему помощнику я сказала подобрать карминово‑красный! – поспешно поправляет она.
– Хм, очень странно, – произносит обойщик. – Не думаю, что мой помощник мог сам взять такие цвета… Может быть, вы друг друга не поняли?
