Линда помнит, каким мучительным было это прощание, – совсем как сейчас, хотя теперь они уже взрослые, но до сих пор важные слова так трудно произнести. Объявляют посадку на рейс Алессандро, и Линда возвращается в реальность. Они встают из-за стола и спускаются на первый этаж, она провожает его до контрольного пункта. Время пришло. Снова.
– Ну, давай прощаться, – Алессандро обнимает ее и целует в обе щеки.
– Счастливого пути, – Линда крепко прижимает его к себе – эти секунды кажутся ей бесконечными и такими быстротечными.
– Обещай мне, что будешь осторожен.
– Обещаю.
Он смотрит ей в глаза.
– Я буду скучать. Правда. Но это не новость.
– Я тоже.
Алессандро поправляет ремешок камеры, делает три шага, потом вдруг поворачивается и возвращается к ней. Линда думает, что он что-то забыл и хочет спросить, но он опережает ее, страстно целуя ее в губы. Она так удивлена, что не знает, как реагировать. Своими сильными руками Алессандро нежно охватывает ее голову, будто читая ее мысли.
– Теперь – пора, – говорит он, все еще держа ее голову в ладонях.
– Да, – отвечает, Линда, потрясенная его неожиданной страстью.
Алессандро сжимает ее ладони и целует в лоб.
«Я всегда буду с тобой», – будто говорит он.
Они оба знают, что это прощание не навсегда.
Глава 13
Привет, девочка. Наконец-то я могу тебе написать!
У меня для тебя отличная новость: сегодня освободили Хуана, моего приятеля-блоггера.
Я был вместе с активистами, которые протестовали десять дней перед государственной тюрьмой.
Это незабываемо, не могу перечислить, сколько потрясающих людей я встретил, смелых безумцев с удивительным чувством справедливости…
Когда нас прогнали с улицы перед тюрьмой, мы построили баррикады у Президентского дворца и стояли там, пока нас не выслушали. Наконец вьетнамское правительство было вынуждено уступить. Я‑то, конечно, был в этой истории последней шестеренкой, но если бы не мое свидетельство в защиту Хуана, может быть, его освобождение затянулось бы на несколько месяцев. К сожалению, только я мог это сделать, потому что у меня были доказательства его невиновности – фотографии. А они никогда не лгут. Я так счастлив, что помог свершиться правосудию. Давно так не радовался. Когда его выпустили, я смог снова его обнять и был растроган, как ребенок, даже разрыдался (а ты-то знаешь, что я никогда не плачу).
Теперь он здесь, рядом со мной.
Я пишу тебе из местечка неподалеку от Ханоя.
Никто не знает, где мы, лучше какое-то время оставаться в укрытии…
Ведь история на этом не закончилась. Теперь – самый важный момент, и нас больше никто не остановит!
Мы готовы продолжить нашу борьбу с коррумпированными предпринимателями, эксплуататорами и сукиными детьми, сотрудничающими с местной мафией. Сегодня мы с Хуаном сделали несколько быстрых снимков, пока никто на нас не обращал внимания (но не волнуйся, риск был минимальным, все под контролем). Скоро мы их опубликуем, нужно только дождаться подходящего момента. Думаю, что переберусь пока в Хошимин, самый крупный центр, где эти грязные преступники нанимают детей, чтобы заставлять их работать в нечеловеческих условиях. Материала для компромата хватает, поверь мне, международное сообщество должно узнать об этом безобразии. Я обещаю тебе, что буду осторожен.
Не волнуйся, если я какое-то время не буду писать, здесь это не так легко… к тому же пока – чем меньше я буду оставлять следов в сети и звонить по телефону (ты не представляешь, как мне хочется тебя услышать!), тем лучше. Я постоянно думаю о тебе и не могу дождаться, когда снова смогу тебя обнять.
Спасибо, что проводила в аэропорт.
Спасибо, что ты есть.
Этой победой мы немного обязаны и тебе.
Люблю тебя – и ты это знаешь.
Але
«Я тоже тебя люблю», – думает Линда.
Она сохраняет письмо в папке «Важная почта» и улыбается: какое облегчение знать, что с ним все в порядке, он сделал доброе дело и счастлив! Прошел уже месяц, как Алессандро уехал, и от него не было вестей. Линда поняла, что для него было важно добиться освобождения Хуана. И теперь энтузиазм Алессандро передался и ей. Конечно, она не верит ни единому слову о безопасности: он врет, чтобы ее успокоить. Есть ли там вообще безопасность? И во что еще он ввяжется? Линда хорошо его знает: Алессандро ни перед чем не остановится, когда речь идет о защите правого дела.
Она кладет телефон на деревянный столик под зонтиком и возвращается на удобную лежанку. Уже почти шесть, бассейн «Азоло Гольф-Клуба» постепенно пустеет, холмы озаряются прекрасным светом, который можно увидеть только в это время. Томмазо привез Линду в это чудесное место, и это их первое воскресенье вместе. Ему удалось выкрутиться перед Надин, сказав, что поехал на важную рабочую встречу. Линда думает: что это могут быть за встречи? Наверное, на них решаются судьбы Европы, и он обязан там присутствовать.
Ради того, чтобы побыть с Линдой, он стал лгать, и теперь он делает это довольно часто.
Ради того, чтобы побыть с Линдой, он стал лгать, и теперь он делает это довольно часто.
Линда поворачивается на бок, протягивает руку Томмазо и касается пальцем его плеча.
– Сколько у нас часов разницы с Вьетнамом?
Лицо у него отстраненное, но отвечает он сразу:
– Если не ошибаюсь, пять, – он чешет в затылке. – А что? – спрашивает Томмазо, чуть спустив с носа очки «Lozza» в деревянной рифленой оправе.
Линда закусывает губу, поправляя топ небесно-лазурного бикини.
– Алессандро сейчас там и только что написал мне письмо.
– А…
Томмазо возвращает очки на место.
– Как он?
– К счастью, в порядке. – Линда вздыхает. – Он добился освобождения своего друга-блогера, которого несправедливо посадили в тюрьму.
Томмазо кивает – он отлично знает, о чем она говорит.
– Там свобода печати – пока недостижимая мечта, которая дается порой ценой крови.
Она испытывает какое-то странное чувство, и это заставляет его задать ей вопрос:
– Ты по нему скучаешь?
– Немного, – отвечает Линда, склонив голову набок.
С Томмазо она не может лукавить. Линда пытается улыбнуться.
– Знаешь, между нами всегда была глубокая связь, с юности.
– Это видно…
Линда садится.
– Что с тобой, ты случайно не ревнуешь? Нет-нет-нет… Для Господина «У меня все эмоции под контролем» – это настоящее нарушение закона!
