Еще труднее было прощаться с дядей Джорджо. Линда не представляет, как будет жить без него. И он тоже грустит. Джорджо всегда был рядом с ней, с самого детства, всегда поддерживал ее во всех затеях. Вот как и сейчас. Хотя Линда не стала говорить дяде, на какой срок уезжает, его сердце разрывается при мысли, что они не скоро увидятся.
Во время прощального ужина она передала Джорджо ключи от Голубого дома.
– Позаботься о нем, пожалуйста, если сможешь и когда будет время.
– Об этом не беспокойся, – ответил Джорджо с добродушной улыбкой. – Я тебе и фасад покрашу, уже давно пора.
– Только, пожалуйста, в голубой!
– Детка, за кого ты меня принимаешь? Конечно, в голубой. Традиции надо сохранять. В этом доме я родился, и он всегда был такого цвета, – с легкой обидой в голосе ответил он.
Потом достал из кармана брюк золотой медальон с аметистом в центре и вложил его в руку Линды.
– Этот медальон принадлежал твоей бабушке. Возьми его, родная. Он тебя защитит.
– Но дядя… он… так прекрасен! – воскликнула она, глядя на него восхищенными глазами.
Она перевернула медальон и увидела на обратной стороне четыре луча, на конце которых слова, написанные по-латыни курсивом: благоразумие, справедливость, смелость, воздержание.
– Твоя бабушка обладала всеми этими благодетелями, – сказал Джорджо, застегивая цепочку с медальоном у нее на шее. – Насчет тебя не знаю… но он тебе очень идет, милая.
– Дядя, я буду по тебе скучать, – Линда крепко обняла его.
– И я по тебе тоже.
Джорджо постарался сдержать предательски накатившую слезу и заключил племянницу в крепкие объятия.
– Но я спокоен – знаю, что ты будешь в надежных руках.
Единственное, что печалит Линду, – это то, что она не попрощалась с Алессандро. Но учитывая все недавние обстоятельства, достаточно и того, что он жив и здоров. Они ведь всегда умели общаться без слов, даже на расстоянии. «Пока, Але, я уезжаю, но ты все равно останешься со мной», – думая так, Линда не сомневается, что он ее слышит.
* * *
Появилось солнце, хотя в воздухе пахнет дождем. Оно сияет с новой силой; серые облака расходятся, открывая небесную синеву. Слава богу, погода хорошая. Уезжать в дождь было бы очень грустно, и она рада, что серые краски вдруг стали яркими, – таким она и запомнит свой Венето.
Линда закрывает замочек на маленьком чемоданчике. В нем – все самое необходимое, как и советовал Томмазо. «Возьми только самые любимые вещи, об остальном я позабочусь, – сказал он ей вчера вечером, будто хотел, чтобы она оставила дома все, даже свои воспоминания. – Возьми картину, которую я тебе подарил, – повесим ее в новом доме».
Линда готова: она подходит к двери Голубого дома, держа под мышкой картину с изображением семи грехов. Медальон с четырьмя благодетелями повесила на шею, в руках – полупустой чемодан, в котором есть место для будущих впечатлений.
Выйдя из дома, Линда ставит чемодан на первую ступеньку и прислоняет картину к стене. И вдруг вдалеке появляется знакомый силуэт. Он медленно приближается, и чем он становится ближе, тем сильнее Линда ощущает, что вот-вот потеряет сознание. Это Алессандро, она не может поверить своим глазам: это он. На нем разорванные джинсы и свитер защитного цвета, правая рука забинтована, на лбу – следы от раны.
Алессандро идет твердой походкой. Они ничего не смогли ему сделать. Линду бьет дрожь: ей хочется побежать ему навстречу, но она не может сделать и шагу. Стоит, широко раскрыв глаза, обхватив лицо ладонями, будто перед ней призрак.
– Только, пожалуйста, не падай в обморок! – с улыбкой говорит Алессандро. – Да, это я, если ты в этом сомневаешься. – Он хохочет. – Из плоти и крови.
Линда идет ему навстречу и осторожно обнимает, боясь причинить боль. Но Алессандро стискивает ее в объятиях, не обращая внимания на раны.
– Я из-за тебя на десять лет постарела, черт тебя дери! – бормочет Линда, повиснув на его плече.
– Подумаешь, сколько разговоров из-за банального похищения, – огрызается Алессендро.
Побывав в аду, он сохранил оптимизм, уж кто-кто, а он умеет ценить мгновение и жить сегодняшним днем.
– Я думала, что больше никогда тебя не увижу.
– А я, как видишь, здесь благодаря Томмазо.
Линда в недоумении.
– Откуда ты знаешь, что это он? – высвободившись из его объятий, спрашивает она, глядя ему в глаза.
– Выяснил, – говорит Алессандро, неопределенно улыбаясь. – Это ты попросила его вмешаться?
– По-правде говоря, он сам все сделал, – глаза у Линды блестят. – Здорово у него получилось, да?
Алессандро только кивает. Если бы Линда знала, на что пришлось пойти Томмазо, чтобы спасти ее друга, то так не радовалась бы. Но она об этом не узнает. По крайней мере, сейчас, когда она так счастлива.
Вдруг Алессандро замечает на ступеньке чемодан.
– Ты уезжаешь? – спрашивает он ее.
– Да, рейс через два часа.
– И куда, позволь спросить? Блудный сын только вернулся, а ты? Будешь праздновать без него?
– Я еду в Лиссабон, – она делает паузу. – С Томмазо.
Молчание, полное неопределенности.
– А… Значит, теперь вы вместе…
– Да.
На самом деле Линда знает лишь то, что уезжает с ним. «Быть вместе», должно быть, логичное следствие ее выбора, то, к чему она, наконец, чувствует себя готовой, но пока боится признаться в этом.
– И насколько же вы едете, девушка?
– Ну… на некоторое время. Ему поручили миссию на три года.
– А… – Алессандро с трудом выдавливает улыбку. – Ты все решила, да?
– Да. – В голосе Линды нет и тени сомнений. – Я чувствую, что поступаю правильно.
– Ну, раз так, то я с тобой, как и ты всегда была со мной, – наконец произносит Алессандро.
Именно на умении дать друг другу свободу и держались их отношения все эти годы.
Свободную душу не остановить – кто, как не он, это знает? Может, ему и хочется ее отговорить, но он не станет ее удерживать. Линда должна принять самостоятельное решение, без постороннего вмешательства, она имеет право и на ошибку, и на счастье. Именно на умении дать друг другу свободу и держались их отношения все эти годы.
– Иди сюда.
Он притягивает ее к себе, широко улыбаясь, и крепко обнимает. Это объятие пронзает их до самого сердца, а оно все знает без слов.
– Удачи тебе, девочка. Теперь и ты уезжаешь.
Линда молчит, и только по щеке течет слеза. Кажется, что в этом мгновении заключена вся их жизнь. Алессандро отпускает ее.
– Пока, – говорит он.
