У Женевьевы перехватило дыхание. Ее брат порочил их веру! Но трубадурам прощались такие слова, они всегда были выше земного. Однако Женевьева решила заявить о своем присутствии.
— Разве у вас нет других дел, что вы здесь сидите? — резко спросила она и вышла из своего укрытия.
Фламберт вздрогнул, но София лишь спокойно посмотрела на нее. Она привыкла к резкости Женевьевы и старалась просто не обращать на это внимания.
— Фламберт обеспокоен тем, что граф хочет уехать, — простодушно сказала она.
Женевьева нахмурилась и язвительно спросила:
— Куда же это он собрался?
Однако слова Софии ее встревожили. Если девушка пыталась таким образом скрыть заигрывания Фламберта, возможно, она разделяла его чувства в большей мере, чем казалось до сих пор.
— В Англию, — прошептал Фламберт. — Все пропало, Женевьева! Раймунд сдается. Разумеется, он заявляет, что лишь хочет просить короля Иоанна поддержать наше дело, но для этого было бы достаточно и письма. И как только граф уедет… Мы все умрем, Женевьева.
Женевьева тотчас забыла о своих мелочных переживаниях из-за увлечения Фламберта. Раймунд Тулузский собирался в Англию… Король Иоанн примет его — одна из его бывших жен была сестрой Иоанна. Раймунд не бросил ее, она умерла при рождении ребенка. Значит, отношения с Иоанном оставались прекрасными. Но, несмотря на это, англичане не станут помогать графу. Таким образом, последняя надежда альбигойцев на графа Тулузы умирала. Если останется без предводительства Раймунда крепость, Монфор сломит сопротивление ополченцев и убьет всех.
Словно в тумане Женевьева развернулась и пошла по дорожке. Сейчас ей нужно было побыть одной, она не могла обсуждать эту новость с такой простодушной девочкой, как София. И точно не с Фламбертом, который, похоже, уже признал поражение.
Женевьева бродила по переходам и коридорам крепости и не обращала внимания на рыцарей и девушек, попадавшихся ей на пути. Она должна была что-то предпринять! Граф еще не уехал, и до сих пор она не заметила никаких приготовлений к внезапному отъезду двора. Возможно, еще можно было переубедить Раймунда. Если бы граф послушал кого-то… Может быть, ее отца? Знал ли тот об этом?
Женевьеве пришла в голову мысль, что она не спросила Фламберта, откуда ему это стало известно. Возможно, это неправда, что маловероятно. Фламберт выглядел крайне обеспокоенным. И к тому же о нем нельзя было сказать, что он слишком доверчив.
Альбигойка поспешила в то крыло крепости, где находились комнаты коменданта. Она сперва поговорит с отцом. Возможно, ему что-то придет в голову. В ее голове всплыло воспоминание о последнем разговоре с отцом, когда он велел ей отправиться ко двору графа…
«…при осмотре крепости граф увидел тебя, и ты ему понравилась».
«…ты сознательно отправляешь меня ко двору графа Тулузы в качестве потаскухи?»
«Ты всегда будешь предана нашей вере — и ты можешь оказать влияние».
Женевьева замедлила шаг. У ее отца уже был план. Задолго до того, как она подумала об этом. Женевьева внезапно поняла, что должна сделать, даже если это казалось ей ужасным. Она должна была оказать влияние, на это была воля Божья. Знак, и лишь поэтому она до сих пор не прошла обряд крещения.
Женевьева ненавидела себя за свой поступок. Но если таким образом она сможет спасти своих единоверцев…
Она сделала глубокий вдох и стала ждать, пока стемнеет. И тогда направилась к покоям графа.
Глава 3
— Прошу вас, сударь, вы не можете так поступить!
Женевьева постучала в дверь Раймунда и получила разрешение войти. Она залилась краской, когда господин, хоть и в тунике, но без штанов, открыл ей дверь. Однако она взяла себя в руки. Если ей действительно нужно было сделать то, чего она так страшилась, ей не следовало жеманничать. Но сперва она постарается переубедить его.
Самым деловым тоном, на какой только была способна, Женевьева изложила свою просьбу. Граф сел в кресло у камина, протянув босые ноги к огню. Он пил небольшими глотками вино и молчал. Женевьеве не оставалось ничего другого, кроме как умолять его:
— Вы обрекаете нас на верную смерть! Граф Фуа побежден, король убит… Никто не сможет нас защитить! Вы должны остаться, сударь, и защищать свои земли.
Раймунд медленно наполнил второй кубок и протянул ей.
— Вот, выпей глоток, Женевьева, — мягко произнес он. — И присядь. Рядом со мной, у камина. Нет, ближе…
На самом деле Женевьеве незачем было греться у огня — она вся пылала изнутри. Так что скамья у ног графа, на которую тот указал ей, не казалась ей заманчивой. Но затем она вспомнила о Божьем задании и изобразила на лице улыбку.
— Вы ведь останетесь, сударь, правда? Вы ведь не поступите так с нами?
Раймунд пожал плечами.
— Я вынужден смириться с волей Папы, моя прелесть, — сказал он. — Лишь так я смогу получить обратно свои владения. Ведь Монтальбан теперь представляет Тулузу.
Женевьева не могла поверить своим ушам. Как он мог думать лишь о своих владениях? Сейчас, когда на кону стояли жизни стольких людей? Но ее злость делу не поможет. Неохотно она опустилась на скамейку у его ног.
— Но, сударь, разве земли важнее всего? — спросила она в надежде, что ее голос не прозвучал пронзительно. — Вы ведь всегда воевали за нас и наше право на собственную веру. Если вы нас защитите, если мы одержим победу… Вы уже когда-то защищали Тулузу.
Граф кивнул.
— Тогда условия были другими. Сейчас… Пойми меня правильно, я ни в коем случае не отрекаюсь от Тулузы! Я вернусь, и тогда…
— Тогда мы все уже будем мертвы! — в отчаянии воскликнула Женевьева. — Господин Раймунд… Разве мы для вас совсем ничего не значим? Разве я для вас ничего не значу?
Женевьева провела при «дворе любви» графини чуть больше года. Она знала, как следует обращаться с мужчиной, когда хочешь получить от него что-нибудь, — но она ненавидела себя за то, что ей приходилось применять эту тактику.
Граф нежно провел рукой по ее плечу.
— Моя сладкая Женевьева, разумеется, ты мне дорога, — пробормотал он. — Я выбрал тебя, даже если ты этого и не хотела когда-то. — Он рассмеялся. — Но я знал, что рано или поздно ты изменишь свое мнение. — Его рука опустилась к вырезу ее платья.
Женевьева почувствовала отвращение, хоть ее тело и отзывалось на ласки. Что-то в ней хотело подчиниться ему и не желало, чтобы он перестал прикасаться к ней. Она залилась краской, и не только стыда. Но разве этот мужчина не понимал, что ее привело сюда отчаяние, а не похоть?
— Сударь, я… я готова сделать что угодно, если вы мне пообещаете… если только вы не оставите меня в беде.
Граф склонился к ней и поцеловал ее в шею.
— Как же я могу бросить тебя в беде, моя прекрасная Женевьева? Разве я смогу допустить, чтобы это тело предали огню?
